Или грешницу.
Матушку сажали на стул четырежды. И всякий раз — по настоянию отца.
Нет, не отца. Мистера Ханта.
Хант никогда не объяснял, за что он наказывает жену. Он считался почтенным и безупречным членом общины, и сомнений в его словах ни у кого не рождалось. Желает наказать — значит, согрешила. Да еще как-нибудь гадко. Против такого-то добродетельного человека…
Матушка сидела на позорном стуле и смотрела перед собой своим обычным, отрешенным и нежным взглядом, и, кажется, ей было совершенно все равно, что столько взоров пронзают ее, как клинки, что в ее адрес произносятся слова осуждения.
Но Ронан, сидевший рядом с отцом и теткой, задыхался от бессильного гнева и от нестерпимого, до боли, почти до головокружения, зуда под перчатками. Всякий раз, когда от волнения у него выступала испарина, руки начинали невыносимо чесаться, но он стискивал зубы и терпел. Однажды тетушка Джин, заметив, как он ерзает, шепотом предложила ему тоже присесть на стул и попросить прощение за грех своего рождения. Может, тогда Господь омоет его руки живительной водой, и сотрет с них дьявольскую отметину, сделает его похожим на других детей. Но Ронан не стал ничего просить, лишь возненавидел их все еще сильнее. Отца и тетку, священника и паству, само здание церкви и особенно этот проклятый стул…
Ронану было одиннадцать лет, когда он принял решение его сжечь. Если получится, то и церковь. Но для начала стул.
Он украл масло, которым заправляли лампы. И щепу. И две спички вместо огнива — ему понравилось, что новомодные спички называют «Люциферами».
Он пробрался в церковь ночью, полил стул маслом, разложил под ним костерок, очень старательно чиркнул спичкой об пол — и она сразу вспыхнула. И огонек занялся так весело…
Ронан вообще-то ожидал, что Бог его покарает. Пошлет молнию, рой саранчи или что-нибудь в этом роде. Но ему было все равно: он готов был навлечь на себя кару Божью, лишь бы не видеть больше никогда, как они мучают матушку…
Однако ничего не случилось. Казалось, Бог был на его стороне: спичка загорелась сразу, щепки легко занялись, и стул вспыхнул так, что пламя осветило всю церковь. Ее строгие белые стены без единой картины или даже распятия впервые показались Ронану красивыми. Он стоял и смотрел.
Когда отсветы пламени, плескавшиеся в окнах, привлекли внимание, и прихожане сбежались в свой храм, он так и стоял возле горящего стула… Поскольку Ронан был сыном мистера Ханта, никто не посмел его тронуть. А еще они говорили, что глаза у него были жуткие. Черные, будто без белка, как у демона.
