«Как в армии», — мысленно заметил Ветров.
Мужчина в синем халате подошел и протянул руку.
— Здорово, Кузьмич, — поздоровался с ним Трегубец. — Скоро автобус нам сделаете?
— Как только, так сразу. — В голосе Кузьмича звучало что-то хозяйственное и основательное. — Синхронизатор нужен. Когда будет?
— Ты у меня спрашиваешь? — недовольно спросил Трегубец, но тут же осекся и повернулся к Ветрову. — Знакомьтесь, это Матвеев Иван Кузьмич, мастер производства, ветеран нашей системы, уже сорок пять лет работает. А это Андрей Ветров, корреспондент из Москвы.
Мастер выглядел, как типичный учитель труда. Сухощавый, подтянутый. За ухо заложен карандаш. Взгляд по-отечески добрый. Но чувствовалось — если надо, этот отец и ремня всыплет. На старика он не тянул. Так, мужчина в возрасте…
— Я сюда в шестидесятые пришел. — Взгляд Кузьмича задумчиво ушел вдаль. — Надо было производство поднимать… — Мастер вздохнул, углубляясь в вспоминания.
«Начинается», — с досадой подумал Ветров. Он опасался, что если сейчас начнется поток откровений про «былое и думы», то можно завязнуть надолго.
— Да-а… Мы здесь с нуля начинали, — мастер покачал головой.
«Слышь, подполковник, ну зачем ты сказал, что я журналист? — расстроился Андрей. — Ты смерти моей хочешь? Это же на два часа как минимум!»
— А за людьми я в Ленинград поехал, вы были в Ленинграде, молодой человек?
— Да, — сухо ответил Андрей. Он поймал взгляд арестанта, стоявшего у верстака. Раскосые глаза смотрели жестко и внимательно. Казалось, они, как рентген, просвечивали Ветрова насквозь.
— Хороший город, — продолжал Кузьмич. — Я в Крестах отбор проводил. Легко было. Ленинград — город мастеровой. У многих руки — золотые. И сидели в основном за бытовуху: тещу топором по пьяни зарубил, жену с любовником порезал. То есть сроки большие получали: по десять-пятнадцать лет. Поэтому укомплектовали мы завод сразу и надолго. Не было такой текучки, как сейчас.
— Эк… — Ветров чуть не вздрогнул от неожиданности. — А сейчас что, текучка?
— Да разве это работники? — Мастер поморщился. — Получат пять лет за кражу, из них два до суда отсидят. Ну придет… Пока его чему-то научишь, только он заготовки портить перестанет, хлоп: ему уже освобождаться. По условно-досрочному, или просто срок выйдет. Это раньше люди приходили, и у них руки на месте росли. Сейчас никто не хочет работать. Ни на воле, ни здесь. Мне-то отсюда хорошо видно.
Кузьмич вздохнул.
— Ты зря жалуешься, Кузьмич. — Трегубец усмехнулся. — Вон Финтифлюшкин — и руки откуда надо растут, и осужден на восемь лет.
