И вдруг на другой стороне декоративного пруда я увидела нечто, напоминающее новую статую четырех футов ростом и неподвижное как камень. Слабый лунный свет отразился в широко распахнутых карих глазах, секундой позже блеснули белые зубы. Петизо?
Статуя неуверенно двинулась ко мне. Думаю, что сам Пигмалион не чувствовал большего трепета, когда ожила его статуя Галатеи.
Завязавшийся странный разговор состоял из фрагментов испанского, индейского, английского языков, международного жаргона и пантомимы. Но все же в каждом или всех пяти его составляющих понимание достигло превосходной беглости.
Кусок за куском, фрагмент за фрагментом, мы словно с двух сторон выкладывали навстречу друг другу цветной мозаичный мост. Прежде всего Петизо потребовал с меня обещание, изобразив его движением крошечного указательного пальца по горлу и требуя повторения этого жеста от меня, что я никого не позову из резиденции. А также (он потянул себя за ухо) не потащу его силой.
Как только я пообещала, мальчик подошел и встал около меня на краю водоема. Через несколько минут мы сели рядом. Каменные плиты все еще хранили тепло горячего дневного солнца. Хрупкий лунный свет мягко блестел на струях воды из фонтана и покрывал воду переливающейся кожей. Петизо смотрел на эту игру с детским восторгом. Спустя некоторое время он свесил ноги с берега, затем со все возрастающим доверием опустил грязные пальцы ног в воду, вздохнул и даже замурлыкал от удовольствия.
Постепенно мы добрались до самой больной темы этих ног, их ошибок и куда они не должны ходить. Если ему не разрешают чистить обувь около кафе, то следует подчиниться. Я говорила почти как мистер Фицджеральд.
С этого времени Петизо должен вести себя точно так, как говорила Мораг, и тогда ему обязательно позволят вернуться в деревню на День Ананда, и Мораг поможет ему с поездкой. А пока он должен вернуться к себе в общежитие.
Петизо отрицательно замотал бедовой головой и разразился экстравагантной пантомимой. Я не поняла. Он предложил упрощенную версию: прижал к лицу ладони, затем оторвал их от щек и швырнул то, что держали его руки, в воду пруда.
— Perdito. — Он показал на свое лицо.
— Потерял? Лицо? — осенило меня.
Он потерял лицо! Это чувство слишком хорошо мне знакомо.
— Но все мы, — сказала я ему жестами и по-испански, — время от времени теряем лицо.
Петизо недоверчиво уставился на меня и в манере дона Рамона вопросительно поднял закопченные черные брови.
