Непосредственные очевидцы говорят, что мысль о построении этого искусного сооружения вначале принадлежала одному князю, по имени Михаилу, по прозвищу Ивановичу Воротынскому. Им впервые придумано было это хитрое ускроение; он был поистине великий советник при царе и властно приказывал сделать то или другое, особенно же в военном снаряжении, на основании слова самодержца, подтвержденного врученным ему на это приказом с печатью. В военном деле он, сказывают, во всем был весьма искусен; он смог премудро сделать такую защиту для охраны православных воинов от вражеских стрел, частое уязвление которыми, подобное укусу змеи, приносит болезни; устроитель этот жил и при державе ранее бывших царей.
Во время указанного ранее ополчения против неверных в той ограде были собраны вместе все великие благородием, главные правители всей державы; между ними же был и первый правитель дел, тот завистник, который с того времени и ранее стремился мыслью к царскому месту: проявление этого его желания видно и в скрытом образе и познавалось от дел, хотя и не обличалось. Все величайшие от древних времен столпы, которые и без него все, от малого до великого, снаряжение, необходимое для настоящего случая, могли бы устроить, бездействовали, еще ранее охваченные страхом перед этим властолюбцем; они возвышались над ним только именем и местом, но не властью, а по существу совсем не имели никакой власти. Подобно пчелам, когда они бывают около своей матки, они вокруг него проявляли чрезмерное прилежание, но он по природе был подобен льву, а они подчинялись ему из-за страха. Так один он преобладал над всеми ими, и тогда еще более усилилась над всеми его власть, честь и слава, так что и при самом царе все не боялись и не стыдились хвалить его чрезмерными похвалами, прославляя и возвеличивая его до того, что едва не сравнивали его с царем; от этого он еще больше укреплялся в своем желании. Око державного все это видело, и слухом он сам все это слышал, потому что божественная душа его не нуждалась для всего этого в свидетеле или обличителе; однако, что думал обо всем этом царь,— был ли он, по словам некоторых, вне плоти или в теле, слушал или не слушал,— ясно узнать об этом или изведать глубину царского сердца простецам невозможно; неузнанное осталось и непостигнутым,— каждый знал только, что благонравие не допустит царя до злобы. Когда же святые уши угодного Богу по плоти царя нашего, несомненно молящегося вместе с другими, в душе молящимися о царстве, не привыкшие принимать всякий ложный слух, получили достоверную весть о богопротивном царе, об отступлении его от города и для всех совершенно неожиданном далеком бегстве,— тогда тот любитель сана, с места, окруженного тем построенным вне города укреплением, называемым обозом, вошел не со всеми силами, а только с именитыми и великими, в город к нашему благочестивому царю. Все эти вельможи, сообщая патриарху и царю о поистине богоподобном отражении нечестивого хана, приписали все это человеческой славе, имея на языке славословие и умея истину претворять в ложь: они сочинили ложные слова, говоря, что именно Борис своим распоряжением отогнал нечестивого хана от царства; этой лестью они указывали на незлобие царя и робость других, а на остальных не обращали внимания; эти лжецы хотели быть в милости у этого любителя славы и получить от него в награду всякие суетные блага. И когда он, с помощью прислуживающихся льстецов, достиг желаемого, тогда все хранилище царских сокровищ, как обладатель, радостно, как бы играя и скача от веселья, потому что его хвалили, приказал отворить и сокровища вынести и, неограниченно награждая всех бывших с ним в укреплении, прежде всего удовлетворил своих словоласкателей, которые поощряли его смелее стремиться к конечному выполнению его желания, а потом наградил по чину и военных ратников настолько, насколько в поспешности успел.
