— Кто ею командовал?
— Черкасов.
— Ваша группа у нас, правда, не вся: четверо убиты, один ранен.
Мы повели партизан в лагерь.
Бойцы радостно смотрели на встречу боевых друзей. Скоро партизаны «Бати» собрались уходить. У нас не хватало тола, и я решил попросить его у Щербины.
— Не одолжите ли? Без тола прямо задыхаемся.
Щербина согласился.
— Вот это по-братски! — обрадовался Воронянский.
До лагеря «Бати» тридцать пять километров, нужно было идти через пункты, где расположились немецкие гарнизоны, переходить шоссе. Поэтому для сопровождения партизан послали сильную группу в двадцать пять человек. С группой вышли комиссар Егор Морозкин, комиссар отряда «Мститель» Тимчук и только что прибывший в плещеницкие леса комиссар отряда «Борьба» Ясинович.
Спустя пять дней сопровождавшая партизан группа возвратилась, она принесла подарок от Линькова: пятьдесят килограммов тола, капсюли и около двадцати противопехотных мин.
Взрывчатку поделили между тремя отрядами.
Немецкие эшелоны в то время ходили быстро: шестьдесят — семьдесят километров в час. Поэтому толовый заряд в пять килограммов, заложенный под рельсы, особенно под уклоном, давал эффективные результаты: разрушал состав в двадцать — тридцать вагонов.
Теперь отряды «Борьба» и «Мститель» почти каждый день посылали диверсионные группы на железную дорогу.
Мы также не собирались отставать. Ко мне подошел Добрицгофер:
— Пустите меня. Хочу рассчитаться за свинец, которым меня угостили фашисты.
— Вы еще слабы, Карл Антонович.
— Ничего, — улыбнулся он, — пять килограммов для меня — пустячок.
В тот же день Добрицгофер с группой Любимова вышел на железную дорогу Минск — Москва.
— Москва сообщает, что следующей ночью прибудут самолеты, — крикнул, вбежав ко мне в шалаш, радист Глушков.
Прочитав радиограмму, я быстро собрался и вышел.
Всходило солнце. На листьях блестели капли росы; назойливо жужжали комары. В лагере было спокойно — все объято глубоким сном.
Я приоткрыл палатку Воронянского. Заложив под голову руку, командир отряда «Мститель» спал. Черные волосы густыми завитушками рассыпались по загорелому лбу. Он всегда спал очень мало. Жаль было его будить, но радиограмма жгла мне руку. Сколько положили сил, готовясь к приему самолетов! И вот — наконец-то! — твердое обещание: самолеты будут! Нет, такая новость для партизанского командира лучше самого сладкого сна!
Я потряс Воронянского. Он вздрогнул, приоткрыл глаза, откинул со лба волосы, вскочил. Я молча протянул радиограмму. Лицо его просияло.
