Когда стемнело, мы вышли. К полуночи метель усилилась. Сухой, больно стегавший лицо снег летел как будто и сверху и снизу. В двух шагах ничего нельзя было рассмотреть; мы шли гуськом, то и дело натыкаясь на идущего впереди товарища.
Первым шел Рыжов. Изредка он останавливался, тогда останавливались и мы. Прислушивались. Но, кроме завывания ветра, ничего нельзя было услышать. Пройдя около трех километров, мы очутились в лесной лощине. Здесь ветер был слабее. Ко мне подошел Рыжов.
— Линия фронта осталась в двух километрах позади нас, — сказал он, — самое опасное место прошли, но и сейчас нужно быть начеку.
Отряд с трудом пробирался сквозь метель, как вдруг, словно из-под земли, вырос колхозный сарай.
— Кайки? — спросил у Рыжова великолепно помнивший карту Луньков.
— Да. Пленный говорил, что солдат в этой деревне нет. Не врет ли?.. Нужно проверить.
Посланные разведчики быстро вернулись и доложили, что в деревне противника нет. Пленный говорил правду.
На рассвете вошли в деревню. Выставив часовых, отряд разместился по хатам.
Рыжов, Луньков, Морозкин и я зашли в дом; полуодетые детишки юркнули на печку. Хозяйка через другие двери быстро вышла.
— Здравствуйте, принимайте гостей, — поздоровался Луньков.
— Откуда вы? — спросил хозяин, исподлобья рассматривая нас.
Рыжов снял маскхалат, на его шапке блеснула пятиконечная звезда.
— Садитесь, — угрюмо пригласил хозяин, опасаясь провокации.
Только через некоторое время, убедившись, что мы советские люди, он крепко пожал нам руки и позвал жену.
— Откуда вы пришли, дорогие? Сначала было за немцев приняли. — И, обращаясь к жене, сказал: — Маруся, поищи чего-нибудь получше для гостей.
— Оккупанты не все забрали? — спросил Морозкин.
— Брали сколько могли. Две недели здесь стояли. Но для своих всегда найдется чем угостить, — хитро подмигнула хозяйка.
Пока накрывали стол, я беседовал с хозяином. Оказалось, оккупанты обобрали деревню, угнали скот. Колхозники успели, впрочем, кое-что спрятать. Осенью удалось оставить немного яровых, разыскали заброшенные жернова и кое-как перетирали зерно на муку.
— Совсем невмочь стало, когда в деревне стояли гитлеровцы. Они перестреляли всех кур и даже собак. Теперь не слышно ни собачьего лая, ни крика петухов, — закончил рассказ хозяин.
— Оставили ли немцы вместо себя кого-нибудь? — спросил я.
— Назначили старосту, но вы его не трожьте — свой человек. Мы сами хотели, чтобы его назначили.
— Позовите старосту, — попросил я.
