— Я мог бы стать новым мистером Рипли, — говорит он мне. — Ты ведь читал «Талантливого мистера Рипли»?
Я слышу тихое металлическое дзык расстегиваемой молнии в его исполнении. И, понятно, журчание струи, бьющей в эмалированный урильник. И то, как спускают воду, и то, как она постепенно просачивается в отверстия на самом дне. И все это Эрби умеет делать одними губами.
Мне хочется пасть пред ним на колени в религиозном экстазе.
— А послушай-ка это! — И теперь я слышу как одна рука намыливает другую, причем происходит это не где-нибудь, а прямо во рту у Эрби. — Всю зиму я ходил в общий туалет в холле, усаживался в пустую кабинку и слушал.
— Ты это серьезно?
— А то! Каждую свободную минуту Только этим и занимался.
— Правда?
— Но твой отец — он ведь все на свете лучше всех знает — говорит, что это безобразие. «Инцидент исперчен», — передразнивает он, и его голос в эту минуту ни за что не отличишь от отцовского.
И Эрби на все сто процентов серьезен. Почему это так? — думаю я. Почему Эрби уделяет столько внимания и придает такое значение звукам опорожнения кишечника? И почему мой отец, этот воистину глухой филистимлянин, не ценит его таланта?
Так дело обстоит в летние месяцы; бесовский барабанщик Эрби целиком и полностью владеет моим воображением. Но вот наступает Иом-Кипур, Братаски уезжает, и какую же пользу может извлечь подросток вроде меня из уроков уникального виртуоза? Покидают пансионат и все эти Р(абин)овичи, Р(озен)берги и Р(озен)штейны, переселяясь в свои Пелемы, Квинсы и Хакензаки, столь же чужедальние на мой слух, как какой-нибудь Вавилон с Висячими садами Семирамиды; а в нашем городке вновь просыпаются к жизни аборигены, которые обрабатывают землю, пасут и доят скот, торгуют в лавках и круглый год работают на свой округ и родимый штат, не говоря уж о родной стране. В классе двадцать пять человек, всего двое евреев и один из них я, и стремление быть как все, жить по предписанным обществом правилам и законам (кое присуще мне ничуть не меньше, чем жажда выделиться, совершив нечто дерзкое, выдающееся, экстравагантное) — стремление это подсказывает мне, что, как бы отчаянно ни хотел я блеснуть перед сверстниками кое — какими из приемчиков Эрби, в известной мере уже освоенными, не стоит ничем отличаться от одноклассников, кроме разве что оценок за успеваемость. Ибо мне совершенно ясно (даже без ежедневных отцовских напоминаний), что из меня ничего не выйдет, если я не буду круглым отличником и вообще пай-мальчиком. А мне страсть как не хочется, чтобы из меня ничего не вышло.
