Как-то мы с Кнопкой отправились в парк. Боку она забыла дома. Впервые. Спохватились поздно. Как я мог не вспомнить про Кнопкин оберег, без которого она боялась выходить даже в соседнюю комнату?! На осторожный вопрос Кнопка застыла и внезапно мёртвой хваткой вцепилась в мои колени, спрятав в них лицо. Её дрожь влилась в меня…
Не знаю, что это было – только на мгновение я вдруг стал ею.
Мир за пределами надёжных плюшевых лап был зол и чёрен, как ружейная утроба. Он лязгал затвором, щурил равнодушный глаз, брал на мушку. Было страшно. Страшно до выдоха без вдохов, до костенеющей жилки на шее, до синевы в расширенных зрачках! За что так злился на неё этот мир, Кнопка не понимала. Знала бы, попросила бы прощения, исправилась, вела бы себя хорошо. Но она не знала… Как до сих пор не могла взять в толк, почему кричала на неё мама, и, наконец, не выдержав, отреклась. Видно, Кнопкин грех был слишком велик. Велик настолько, что её сторонились даже сверстники – такие же, как она сама, забракованные и отверженные. Выходит, её вина ещё ужасней, чем их. И только презираемый всеми за ветхость и уродство Бока прощал и сулил защиту. Но сейчас его рядом не было…
Я содрогнулся. Схватив Кнопку на руки, прижал. Её страх был тугой и жёсткий, точно канатный узел.
Постепенно узел начал слабеть. Это вина билась на влажные осколки. Осколки плавились, текли, превращались в прозрачные, радужные крылышки и, сорвавшись с ресниц, улетали. Их уносил липовый августовский ветер. Скоро в моих руках осталось лишь тёплое, невесомое доверие. Я нес его осторожно, удивляясь, как это хрупкое тельце могло так долго таскать в себе неподъёмную ношу вины.
И ещё я думал, что Бока был забыт сегодня не случайно…
Потом была радость. Медицина разводила руками. Подруги важно кивали, усыновление – верный способ выпросить у судьбы долгожданное дитя. Но Людмилу что-то мучило. Погружённый внутрь себя, полный пуховой нежности взгляд внезапно всплывал пластмассовым поплавком. В глазах начинали метаться тени. Я списывал это на смену настроений, свойственную беременным.
В то утро я опаздывал, обжигался кофе и чертыхался. Кнопка ещё спала. Людмила смотрела сквозь меня. Потом, словно в безвоздушное, выдохнула:
– Девочку надо вернуть.
Я уставился на жену.
– Какую девочку? Куда?
– Я знаю, ты привязался к Машеньке, – она впервые назвала Кнопку по имени – но девочка нездорова. Она будет влиять на нашего ребёнка. – Людмила положила лёгкую ладонь на мою руку и заговорила, точно с упрямящимся ребёнком. – Петечка, ей требуется профессиональная помощь. Нам не справиться с её проблемами. У нас будет сын. Наш сын, понимаешь?
