— От этакой вони заболеть можно, — сказал кто-то.
Я никогда не видел агонии. Лежащий передо мной человек тяжко страдал, и все же лицо его не было преображено потусторонним светом. Мне показалось, что ему, пожалуй, еще достанет сил отказаться от великого путешествия.
Он закашлялся. На губах выступила кровь. Сопровождавший нас мальчик поставил возле умирающего лампу. Тот сделал нечеловеческое усилие, чтобы загородить рукой глаза. Я отодвинул лампу и прикрутил фитиль. Человек был молод. Я наклонился, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Человек повернул ко мне голову. Разглядывая меня, он, казалось, выходил из бессознательного состояния, в котором мы его нашли. Он слабо улыбнулся и опять кашлянул. Протянул дрожащую руку и погладил мои колени.
— Француз, француз… — сказал он прерывающимся голосом. — Верно, из Камеруна?
Я утвердительно кивнул.
— Я сразу понял… Я признал тебя, брат мой, по физиономии. Арки[5], дайте арки…
Какая-то женщина наполнила стакан водкой, пахнувшей дымом. Я вылил содержимое ему в рот. Он был не дурак выпить! Несмотря на страдание, он подмигнул мне. Казалось, к больному вернулись силы. Даже не попросив помощи, он попробовал приподняться на локте. Я обхватил его за плечи и пододвинул к стене, к которой он привалился. Его тусклый взгляд вдруг ожил и остановился на мне.
— Брат мой, — заговорил он, — брат мой, что мы такое? Что мы представляем собой, мы, негры, которых называют французами?
В словах его звучала горечь.
По молодости лет и свойственной мне беззаботности я никогда не задумывался над этим вопросом. Я показался себе круглым дураком.
— Видишь ли, брат, мне… мне крышка… — продолжал он. — Они разделались со мной… — Он указал на свое плечо. — И все же я рад, что подыхаю вдали от них… Мать всегда говорила, что моя любовь к сластям не приведет к добру. Мог ли я думать, что она приведет меня на кладбище?.. Бедная мама была права.
Он мучительно икнул, склонил голову на плечо, откашлялся.
— Я из Камеруна, брат мой. Я мака[6]… Я долго бы прожил, если бы благоразумно остался в деревне…
Он погрузился в раздумье, которое было прервано приступом кашля. Затем дыхание его стало ровнее. Я помог ему вытянуться. Умирающий положил на грудь исхудавшие руки, скрестил их. Он забыл о нашем присутствии, созерцая почерневший от сажи потолок. Я поправил фитиль, так как лампа мигала и гасла. Свет озарил край бамбуковой постели, где умирал человек. Его тень легла на потрескавшуюся стену, по которой бегали два паука. Их непомерно разросшиеся тени походили на двух спрутов, чьи щупальца тянулись, словно ветви плакучей ивы, к обезьяноподобной тени от головы умирающего.
