Вечер готовился влиться в ночь. Керосиновая лампа коптила потолок. Можно было с уверенностью сказать, что лампа эта уже давно и неподвижно стояла на одном месте, ведь именно над ней на потолке виднелось темное пятно.
На следующее утро Григорий, как обычно, ушел, прихватив столярный инструмент. Харитонов сходил к роднику за водой. На обратном пути остановился у малинника, но несорванные ягоды еще не поспели, а лезть глубже в колючий кустарник не хотелось. Не особенно огорчившись из-за этого, Василий вернулся к дому, где встретил двух крепких парней, очень похожих друг на друга: по-видимому, братьев. От неожиданности Харитонов сперва опешил.
– Здравствуйте! – кивнул головой один из них.
Василий тоже поздоровался, все еще ощущая в душе тревогу.
– Как там Петровна? – спросил тот же человек.
– Кто? Раненая? – переспросил Харитонов.
– Ну да.
– Очухивается уже, – выдохнул Василий, соображая, что это, должно быть, те самые двое, что подходили к Григорию.
– Ты вот что, – задумчиво произнес говоривший. – Скажи ей, что мы тут ваш дом охраняем, чтоб никто не напал… Пусть быстрее лечится.
Молчавший до сей поры парень вдруг как-то надрывно замычал, глядя на говорившего.
– Да! – добавил тот. – И, конечно, скажи, что мы ее любим!
– А кто вы?
– Братья Корнягины…
Представившись, они ушли.
Харитонов затопил печь, нагрел грушевого отвару – чай уже кончился – и подошел к раненой.
Женщина лежала на спине, глядя в потолок. Заметив Василия, она приподнялась и опустила ноги на пол. Левой рукой взяла кружку и, не сводя глаз с Харитонова, поднесла ее ко рту.
– Там к тебе приходили… Петровна… – сбивчиво заговорил Василий, – братья Корнягины…
Глаза женщины ожили.
– А где они? – спросила она.
– Ушли. Сказали, что дом они стерегут… и еще сказали, что любят тебя…
Женщина опустила кружку на лавку и поманила Харитонова пальцем, а когда он нагнулся к ней поближе, обвила рукой его шею и крепко поцеловала в щеку. Тут же, ощутив, как ее слеза сбежала по его виску, он тоже обнял ее, прижал к себе. Так просидели они довольно долго, и ничто не нарушало их тишину, не было слышно ни выстрелов, ни пения птиц.
– Они из староверов, – рассказывала потом женщина, – наши, сибирские. Отец их прогнал, чтобы они людей нашли, и так вот братья к нам и вышли. А тут – война. Мы им пояснили, что надо выбирать, за кого и против кого бороться. Ну, раз они на нас вышли, – то нас и выбрали. Младший уже в плену побывал, так эти кулаки-изуверы ему язык вырезали, чтоб он за нас их не агитировал…
