Второй хищник, поменьше, скользнул в дыру и спрыгнул вниз. Едва коснувшись лапами пола, снова взмыл в воздух и приземлился прямо на грудь одного из стрелков, судорожно дергавшего зарядную машинку арбалета. Старый испанец ткнул мечом. Острие пропороло шкуру над самой лопаткой. Зверь отвернул голову от лица заходящегося в хрипе молодого солдата и внимательно взглянул в глаза старику. Еще один испанец выступил из-за колонны и в упор вогнал стрелу ягуару под лопатку. Тот соскочил с раненого юноши и завыл, крутясь по полу и стараясь достать зубами до торчащего из бока древка. Упал, дергая лапами. Затих.
Мирослав облегченно выдохнул и поднял арбалет повыше. Сквозь дыру в потолке протискивался еще один хищник. Одновременно тяжелый удар сотряс держащих заслонку у двери. Сколько их там? Если дюжина-полторы — как-то можно выстоять, но если больше, то несдобровать, думал Мирослав, в очередной раз посылая короткую стрелу в ощеренную морду.
Когда-то один ведун говорил ему, что в каждом человеке есть дух животного. Медведя, оленя, соболя, полевой мыши. И если разбудить в себе дух этого зверя, охотиться, как он, есть, как он, спать, как он, и ни о чем людском и божьем не помышлять… Еще одна стрела нашла свою пятнистую цель… То сам станешь зверем. Они примут тебя за своего. Однажды, не так давно, думал он, натягивая воротом тугую тетиву, ему это удалось, без всяких наговоров и курения дурман-травы. И ведь тогда зверьми тоже были ягуары.
Не особо понимая, что делает, Мирослав сунул раненому юноше арбалет и замер посреди каменного мешка. Он вспомнил, как несся по лесу, вдыхая свежий утренний воздух, ловя ушами звуки просыпающегося леса, сливаясь с ним, растворяясь в нем. Как сам становился лесом, прорастал в него всем своим существом. И как понял, что хищники уже не охотятся на него, а просто бегут рядом.
Воин почувствовал закипающую внутри первобытную энергию, ощутил, как трещат кости, обрастая новыми мускулами. Как удлиняются и крепнут ногти и зубы. Как растет шерсть, как глаза меняют свой цвет с голубого на зеленый. От удивления талашкаланцы даже перестали причитать и вместе с оцепеневшими испанцами смотрели, как изменяется стоящий посреди зала человек. Не внешне. У него не отросли клыки и хвост, не появилась на теле шерсть, но что-то в повадке, в манере держать спину изменилось, и эти изменения были пугающими.
Человек — или уже не человек — шагнул вперед. Индейцы, держащие дверь, увидев его движение, поспешили убраться с дороги. Шаткий заслон качнулся и рухнул внутрь. Мирослав легко, без разбега перепрыгнул саженную циновку и загородил собой проход. Звери снаружи зарычали, но не напали.
