Интересно было лишь то, что говорить Дериев не умел, хотя пыжился изо всех сил.
Он сотрясал воздух фразами, рубил его ладонью, свирепо нагибал голову и напоминал барана, увидевшего новые ворота.
— Так что терпите и работайте, — сказал майор в завершение. — А теперь — разойтись.
Новый взмах руки — и бригадиры повели подопечных в стороны.
— И к чему это было? — задумчиво протянул Аркадий Петрович, когда стало ясно, что запрет на разговоры перестал действовать. — Неужели он верит, что от его речей кому-то будет легче?
— Любая власть нуждается в манифестациях, в том, чтобы порождать веру в себя, — сказал Кирилл. — Одного насилия мало. Чтобы удержать народ в подчинении, нужны еще слова и пусть небольшой, нечасто пускаемый в ход, но все же — сладкий пряник.
— А к бабам так и не пустили, — грустно вздохнул Саша.
На ужин к еде им выдали по бутылке водки на двоих — вроде бы немного, но захмелевших после такой дозы оказалось достаточно. Кое-кто принялся петь, начались разговоры из разряда «Ты меня уважаешь?» и, наконец, охране пришлось вмешаться, чтобы предотвратить драку.
Кирилл лишь отхлебнул спиртного, остатки отдал товарищам по десятку и оказался одним из немногих, кто следующим утром встал без похмелья. Но это его вовсе не обрадовало, как и то, что на этот раз не увидел никаких кошмаров — вновь заснул мгновенно и не смог понаблюдать за охранниками. А ведь собирался.
— Что они нам дали такое? — Саша морщился и ощупывал перекошенную физиономию. — Раньше я бутылку в одно жало — и ничего. А тут какие-то жалкие граммов триста, и башка раскалывается.
— А меня, кажется, сейчас вырвет, — слабым голосом сообщил Аркадий Петрович.
Кирилл подумал, что водка, неведомо сколько лет проведшая в бутылках, хоть не испортилась и не потеряла крепость, могла стать ядовитой, но говорить ничего не стал. От слов никому лучше не станет, а самому умному могут и в бубен настучать — эту истину он постиг еще в детском доме.
Завтрак одолели считанные единицы, но тушенку все остальные попрятали — похмелье является и исчезает, а есть хочется каждый день.
Работали довольно вяло, но бригадир почти не орал и не раздавал зуботычин. То ли понимал, что подгонять людей, находящихся в таком состоянии, бесполезно, то ли сам вчера перебрал и был не в форме.
В «обеденный» перерыв привели новенького — долговязого и белобрысого, с клочковатой бородкой цвета спелой ржи.
— Э, привет, — сказал он, когда сопровождавший его охранник ушел.
