Валькирия в черном - Татьяна Юрьевна Степанова

Много лет назад

Скрипучая пластинка на патефоне. Музыка Вагнера – увертюра к «Тангейзеру». То место, где тромбоны и потом широко вступают струнные – скрипки и виолончели.

Кто-то поставил эту пластинку на патефон только что, ведь до этого слушали лишь всякую эстрадную дребедень, танцевали танго. Возможно, пластинку поставила она, прервав на середине песенку из довоенного фильма «Привет, Жанин!». Она любила ее исполнять, акцент почти не был заметен, она пела лукаво, с хрипотцой, когда выходила на сцену – обольстительная, длинноногая в блестящем боди и страусовых перьях – и начинала отбивать чечетку.

«Тангейзер»… то место, где тромбоны ликуют, зовут за собой вперед и вперед. Туда…

Гауптштурмфюрер Гюнтер Дроссельмайер снова попытался крикнуть, позвать на помощь. Но не смог издать ни звука. Губы онемели, он уже не чувствовал их. Не чувствовал ни ног, ни рук, дыхание со свистом вырывалось из его груди – еще немного, и полный паралич.

А в спальне, откуда она только что вышла, корчился на полу в смертельной агонии его брат Вилли.

Как-то до войны во время отпуска в Альпах они сидели у костра, и Вилли был так хорош – светловолосый, решительный, сильный. Его обожали женщины. Они чувствуют, ценят силу инстинктивно, как животные. Он, не задумываясь ни на секунду, доставал из кобуры пистолет и стрелял, не целясь. Оберштурмбаннфюрер СС Кляйхе так хвалил его за столом. Всего час назад, когда все они сидели в комнате за накрытым столом.

А сейчас брат Вилли бился в судорогах, царапая ногтями дощатый пол. Занозы под ногтями… Его губы, закушенные от боли. А ведь только что там, в спальне, он губами, зубами стаскивал шелковые чулки с ее стройных длинных ног. Вон и его китель – на спинке стула. Он раздевался в спешке, забыв от возбуждения об аккуратности и приличии – отстегнул, швырнул свои офицерские подтяжки.

Тогда давно в Альпах у костра они говорили о войне. И гауптштурмфюрер Гюнтер Дроссельмайер все пытался объяснить своему младшему брату Вилли, что война – она не то, чем кажется. Не то, что видишь, когда смотришь кино.

Вилли лишь улыбался и отвечал, что на войне как на войне. И война вообще ему нравится. И вот там, в спальне, вспомнил ли он об этом в свой смертный час?

А в соседней комнате вокруг разоренного праздничного стола – на полу, на стульях, на кресле – как сбитые кегли, валялись, издыхали гости оберштурмбаннфюрера Кляйхе. Сам он уже умер, рухнув на подоконник зарешеченного окна, когда хотел выбить стекло и позвать на помощь.