По лезвию бритвы - Дэниел Полански

В первые дни Великой войны, в битвах при Апре и Ивесе, я научился прогонять дремоту морганием глаз. Привычка была насущной необходимостью, ибо любители крепко поспать имели все шансы ощутить на себе гостеприимство дренского диверсанта с траншейным ножом. Пожалуй, эту подробность моего прошлого я опущу, принимая во внимание все прочие обстоятельства. Положение вещей редко требует восприятия всеми органами чувств, и в целом мир кажется гораздо лучше, если видишь его только в приглушенных тонах.

Взять хотя бы комнату, где я проживал, — конура, видеть которую лучше всего в полудреме или хмельном исступлении. Лучи позднего осеннего солнца просачивались сквозь пыльное окно, выставляя и без того убогую обстановку в еще более неприглядном свете. Даже по моим достаточно скромным меркам комната была мусорной свалкой. Из мебели — только старый посудный шкаф, побитый по углам стол, пара стульев да простая кровать. Стены и пол покрывал слой въевшейся грязи. Мочился я в судно, а мусор выбрасывал прямо на улицу.

Жизнь Низкого города била ключом. Старые торговки рыбой оглашали улицы визгливыми криками, пытаясь сбыть дневной улов грузчикам, несущим поклажу на север, в сторону Старого города. На рынке, в нескольких кварталах к востоку, купцы отпускали посредникам неполновесный товар за порченые медяки, а чуть дальше, на Светлой улице, беспризорники подкарауливали неосторожных толстосумов и аристократов, нечаянно забредших в эту часть города. На углах улиц и в переулках мальчишки-зазывалы вторили старым рыботорговкам, хотя кричали тише и назначали более высокую цену. Измученные шлюхи, что вышли в раннюю смену, тащились по мостовым, подзывая прохожих вялыми взмахами рук в надежде заработать на дневную выпивку. Опасные люди в основном еще спали, держа вложенные в ножны клинки у постели. Но по-настоящему опасные люди уже давно поднялись, взявшись с новыми силами за перья и учетные книги.

Схватив с пола карманное зеркальце, я повернул его к себе в вытянутой руке. Даже при наилучших обстоятельствах, надушенный и с маникюром, я похож на урода. Одутловатый нос висел под огромными глазами, рот — словно косая рана, оставленная ножом. Дополнением моему природному очарованию служило скопление шрамов, которые посрамили бы мазохиста. Рубец нездорового цвета бежал вверх по щеке в том месте, где меня зацепил осколок артиллерийского снаряда, едва не сразив насмерть. Рваная мочка левого уха напоминала об уличной драке, в которой я занял второе место.