25-го Июня 18… года
…Последнюю версту до Митрофаньевских Копней добирались уже в сумерках. Первые дворы казались заброшенными — ни лучины в окне, ни собачьего лая. Проехали дальше — та же картина. Послал Ефрема пройтись по избам — нигде никого, ворота нараспашку, плетни сворочены, кое-где окна забиты доской, а двери — напротив — частью вовсе выбиты или висят на одной петле. Выбрали самую богатую на первый взгляд избу и стали там самовольным постоем. Завтра разберемся, что к чему.
26-го Июня 18… года
Опять пожалел, что не взял с собой перину. Зато наш доктор Мозер — это над его забитой до отказа кибиткой мы надрывались от смеха в начале экспедиции — скачет бодрым зайцем уже с пяти утра, отоспавшись на своем матраце лебяжьего пуху. А мне Ефрем только сена натаскал на лавку. Потому что изба, где мы расположились, только на вид расписная и богатая, а внутри — шаром покати. Только детский лапоток одиноко валяется посреди комнаты. Даже перекреститься не на что — иконы, и те сняли. А на огородных грядках — ровно татарская орда прошла — все растения как копытом гигантским придавлены.
Собрали военный совет. Хотя нет, прежде Ефрем мне долго чесал бороду — от сена и разной нечисти. Потом уж был совет. Кто виноват в том, что деревня, ради которой затевалась экспедиция, оказалась пуста и заброшена — непонятно. Все, конечно, винили меня, я же винил г-на Афанасьева, который — заметьте! — клялся и божился, что в Митрофаньевских Копнях не просто предания можно пудами собирать, а еще и живую легенду собственными очами наблюдать и исследовать. Про суть легенды сильно не распространялся, что-то про оживший хлебный катышек и всё, а остальное — сюрприз, мол, пусть будет. Знаем мы его сюрпризы — сплетен простонародных на Сухаревке наслушается, да уж и загорится душой от всякого волшебного пустяка. Однако, все равно заняться было особенно нечем, вот и сблажил я с этой экспедицией, да еще попутчиков набрал.
И всё же я чувствовал, что попутчики нынче кляли меня больше для острастки, и интерес у них повернулся теперь от малоскучного собирания фольклора к необычному опустошению сей деревеньки. Поручик Качневский, вспомнив свое сыскное прошлое, пошел на огород и до обеда исследовал земляные следы. Доктор прилег вздремнуть. А я отправился бродить по деревне в надежде разыскать хоть одно живое существо.
26-го Июня, вечер
Существо нашел. К живым же его отнести пока можно с трудом. Через три дома от нашего бивака набрел я на завалившуюся сараюшку, где, как мне показалось, шорохом мелькнула тень. Ну, хоть крыса, думаю, и то живое. Заглянул в щель, а там человечишко сидит, сжавшись в дрожащий комок. Отодрали мы его от сараюшки и так, комком, перенесли к нам в избу. Не ест, не пьет, не говорит, второй час все так же дрожит, взгляд остекленелый. Нашим обращениям не внемлет. На вид лет тридцати, истощенный, в исподней рубахе и портах, сильно поношенных. Я примостился на ночь рядом с ним на лавке. Бороду обмотал вокруг шеи, чтобы не простудиться, а то ночами зябко.