Козима фон Бюлов - Петер Хакс

Козима фон Бюлов, 27 лет

Рихард Вагнер, 52 лет

Ганс фон Бюлов. 34 лет

КОЗИМА

Ганс! Ганс Бюлов! Что это? Что это такое? Тебе предписан постельный режим, полный покой, почему ты не в кровати?

БЮЛОВ

Как ты думаешь, Коз, можно дирижировать левой рукой?

КОЗИМА

Разумеется, если правой нужно перевернуть страницу.

БЮЛОВ

Я бы мог научиться дирижировать по памяти.

КОЗИМА

Какое малодушие — внушать себе, что твоя рука парализована.

БЮЛОВ

Она неподвижна.

КОЗИМА

Это не одно и то же. Твое недомогание — разновидность ревматической лихорадки, вызванной переутомлением. Ты отдохнешь, и все пройдет. Тут и говорить не о чем. Досадно только, что тебе взбрело в голову в таком жалком виде увязаться за мной в Мюнхен. Вместо того, чтобы заботиться о своем здоровье, ты мечешься по чужому дому, размахивая руками, как бродяга. И шейный платок развязан. Просто больно смотреть.

БЮЛОВ

Я не могу завязать его левой… Будь так добра, Коз.

КОЗИМА

Если ты не можешь усидеть в Берлине, если бестактно обременяешь нашего хозяина своим присутствием, если не желаешь переезжать в отель, ложись, по крайней мере, в постель.

БЮЛОВ

А кто позаботится о Рихарде Вагнере?

КОЗИМА

О Рихарде позабочусь я.

БЮЛОВ

Коз, пойми, ты одна в доме Рихарда Вагнера, это невыносимо.

КОЗИМА

Что ты хочешь сказать?

БЮЛОВ

Рихард позвал меня. Рихард нуждается во мне. Ты вспомни, что он мне написал: Оль скоро я прошу тебя приехать, воспринимай это не как сиюминутный каприз, но как важный пункт в завещании умирающего!» Человек, всю жизнь подвергавшийся чудовищным преследованиям и вознесенный, наконец, волною счастья на недосягаемую высоту, нуждается в оруженосце, паже, помощнике, друге. Ему нужен пианист, чтобы познакомить столь благосклонного к нему короля со своими бессмертными композициями. И Рихард Вагнер зовет меня: «Ко мне, мой добрый Ганс!» Я бы отозвался на призыв его фанфары даже на смертном одре, возможно, я это и делаю. Как только я смог двигаться, я бросил все и прилетел сюда. И вот, ужасная дорога, ледяной июль, постоянный пронизывающий ветер со Штарнбергского озера сваливают меня с ног. Я заболеваю тяжелее, чем когда-либо прежде. Я становлюсь ему не опорой, а обузой. Эта неподвижность, Коз, по всей видимости, на всю жизнь. Но пока Бюлов жив, он будет верен своему долгу. Послушай, Коз, мне так одиноко там, наверху. Ведь Рихард и теперь еще работает