Долг - Всеволод Вячеславович Иванов

Всеволод Вячеславович ИВАНОВ

ДОЛГ

Рассказ

I

Карта уезда в руке легка и мала, словно осенний лист. Когда отряд скакал рощами, - листья осыпались, липли на мокрые поводья. А разбухшие ремни поводьев похожи на клочья грязи, что отрывались от колес двуколки, груженной пулеметами.

Фадейцев, всовывая в портфель карту, голосом, выработанным войной и агитацией, высказал адъютанту Карнаухову несколько соображений: 1) позор перед революцией - накануне или даже в день столкновения разделить отряд; 2) нельзя свою растяпанность сваливать на дождь и мглу; 3) пора расставить секреты, выслать разведку...

- И вообще больше инициативы.

Но голос срывался. Усталость.

- Врач просит одиннадцать одеял, а то больные жалуются, товарищ комиссар... Здоровые, говорят, под одеялами, а нам - под шинелями, осень...

- Да у меня на руках-то канцелярия да больные, - это объяснил им?.. Хм... Обоза нет.

- Совершенно подробно и насчет того, что отряд на две половинки. Тут темень и канцелярия. Да я им митинг, что ли, устрою из-за одиннадцати одеял?.. Я им говорю - вот Чугреев разобьет нас, - всем земляные одеяла закажет.

- Больным? Да вы, товарищ, неосторожны.

- Кабы они простые больные, - это революционеры.

Адъютант Карнаухов любил хорошую фразу. Был из пермских мужиков, короткорук, с обнаженной волосатой грудью. Выезжая из города, он надевал суконную матроску и папаху.

Красноармеец внес мешок Фадейцева. У порога, счищая щепочкой грязь с веревок, он с хохотом сказал адъютанту:

- Старуха к воротам пришла, просит церковь под нужник не занимать. Лучше, грит, мой амбар возьмите, он тоже чистый, и хоть, грит, немного пашеничкой отдает, а все же. Во - тьма египетскова царя! Наговорили ей про нас...

- Рабы, - басом сказал Карнаухов, - бандитов разобьем, возвратимся собеседование о религии устрою. Так и передай.

- Это со старухами собеседовать? Ими болота мостить, - только и годны, старые.

Фадейцев смутно понимал разговоры.

- Самоварчик бы, - сказал он тихо.

Хозяин избы, Бакушев, темноротый тощий старик, махая непомерно длинными рукавами рубахи, потащил в решете угли. Адъютант и красноармеец яростно заспорили. Фадейцев сонно взглянул в окно, но мало что увидел. А в поле пустые стебли звенят, как стекло... Небо серно-желтое... Мокрые поводья пахнут осоками и хвощами. Голые нищие колосья сушат душу. Днем в облаках голодная звонкая жара, ночью рвутся в полях дикие ветры. И хотя из-за каждой кочки может разорвать сердце пуля, - все же легче ехать болотами, нежели пустыми межами; лучше под кустом мокрого смородинника разбить банку консервов. Возможно, поэтому хотелось комиссару Фадейцеву уснуть. Но обсахарившиеся веки нельзя ("во имя революции", - напыщенно говорит Карнаухов) смыкать. Неустанно, кажется, шестые сутки, мчался отряд полями, гатями, болотами, - чтобы взять в камышах гнездо бандита и висельника Чугреева.