Басня о пчелах - Бернард Мандевиль

Законы и правление имеют для политических тел гражданских обществ то же значение, что жизненные духи и сама жизнь – для природных тел одушевленных существ. И подобно тому как те, кто изучает анатомию на трупах, могут видеть, что главными органами и самыми чувствительными пружинами, более непосредственно, чем другие, необходимыми для поддержания движения нашего организма, являются не твердые кости, не сильные мускулы, не нервы и не гладкая белая кожа, так красиво их покрывающая, а тонкие незаметные пленки и маленькие трубочки, которых невооруженный глаз либо не воспринимает либо же считает не имеющими значения; так и те, кто исследует природу человека, отвлекаясь от того, что приобретено искусством и образованием, могут заметить: то, что делает человека общественным животным, заключается не в его общительности, не в добродушии, сострадательности, приветливости, не в других приятных и привлекательных свойствах; самыми необходимыми качествами, делающими человека приспособленным к жизни в самых больших и, по мнению всего света, самых счастливых, самых процветающих обществах, являются его низменные и наиболее отвратительные свойства.

Следующая ниже басня, в которой только что сказанное мною излагается более подробно, была напечатана примерно восемь лет назад в шестипенсовой брошюре, называвшейся "Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными"; а вскоре она появилась в пиратских изданиях и продавалась по полпенса за штуку. После первого издания "Басни" мне случалось встречаться с несколькими людьми, которые либо преднамеренно, либо по незнанию неправильно истолковали замысел автора, утверждая, что вся она представляет собой сатиру на добродетель и нравственность и написана с целью поощрения порока. Это заставило меня принять решение сообщить тем или иным способом читателю о том подлинном намерении, с которым была написана эта маленькая поэма, на случай, если ее будут когда-либо перепечатывать. Я удостаиваю эти немногие, кое-как связанные между собой строчки названием "поэма" не для того, чтобы читатель ожидал найти в них какую-либо поэзию, а просто потому, что они зарифмованы, и я даже, признаться, нахожусь в затруднении относительно того, как их назвать. Ибо они не представляют собой ни героической поэмы, ни пасторали, ни сатиры, ни бурлеска, ни ироикомической поэмы; чтобы назвать их повестью, в них должно быть какое-то правдоподобие, и в целом произведение довольно-таки длинновато для басни. Я могу сказать о них только, что эти неумелые стихи представляют собой историю, которую, отнюдь не претендуя на остроумие, я попытался изложить столь простым и доступным языком, на который только способен. Читателю предоставляется полное право назвать их так, как ему заблагорассудится. О Монтене говорили, что он довольно хорошо разбирается в человеческих недостатках, но незнаком с превосходными свойствами человеческой натуры. Если обо мне скажут не хуже, я буду думать, что принес пользу.