Полковник Сабуров - Константин Михайлович Симонов

Начинало чуть заметно темнеть.

Полковник через плечо оглянулся назад, где в эту минуту на острые крыши полуразбитого городка опускался багровый, обещавший ветер закат. Силуэты домов резко выделялись на багровом фоне, и полковнику вдруг показалось, что это горит Сталинград. Может быть, командующему пришла в голову та же самая мысль. Во всяком случае, он тяжело повернулся на кожаном сиденье машины, посмотрел в ту же сторону, что и полковник, и сказал с легкой одышкой, появившейся у него год назад, на Висле:

— Горит!

А затем уже в третий раз за последние пятнадцать минут повторил:

— Ну, что же, надо ехать.

Помимо служебных отношений, между ним и полковником существовала особого рода связь, редко в чем проявлявшаяся внешне, но очень важная для них обоих.

Полковник с самого начала войны служил в одной дивизии с командующим и теперь командовал дивизией, которой когда-то, еще в Сталинграде, командовал тот. Командующий при всех обстоятельствах называл полковника только по имени и отчеству, и в редкие минуты неофициальных встреч полковник отвечал ему тем же.

Сейчас они только что просидели два часа вдвоем в длинной, неуютной столовой немецкого помещичьего дома на неудобных, старых, обитых кожей стульях с высокими готическими спинками, за неудобным, слишком длинным столом.

В этой комнате все было чужое, кроме них самих. И, должно быть, именно от этого острого ощущения чужбины они все два часа проговорили о Сталинграде, почти не прикасаясь ни к чему из стоявшего на столе.

Командующего уже полгода мучила язва желудка, он ничего не пил, кроме минеральной воды, и за обеденным столом лицо его приобретало брезгливое выражение. Врачи советовали ему лечь на операцию, но он боялся. Восемь раз раненный и контуженный за войну, последний раз под Белградом, сейчас он не хотел и слышать об операции.

Разговор за столом отличался той отрывочностью, которая появляется, когда собеседники слишком хорошо знают общее прошлое.

— А помнишь, Алексей Иванович, Мечетку, — начинал командующий, и по выражению его лица полковник уже понимал, что командующий сейчас вспомнил о том овраге на Кривой Мечетке, где они отбивали танковую атаку и где погиб майор Боровой.

— Боровой? — спрашивал он. — Да?

— Да, — говорил командующий. — Хороший был человек.

И они оба на несколько минут замолкали. Перед их глазами проносились картины того зимнего дня на Кривой Мечетке: мертвые в грязных маскировочных халатах, дымный от разрывов снег и майор Боровой, стоявший между ними и неожиданно и безмолвно упавший им на руки, в то время как они оба не были даже поцарапаны.