Две смерти - Петр Николаевич Краснов

Позднимъ вечеромъ, когда уже совершенно стемнѣло, спотыкаясь о какiе-то сучки и корни, командиръ роты сторожевого участка прапорщикъ Стойкинъ прошелъ ходом сообщенiя въ свою роту, занимавшую передовую заставу. Наступала душная iюньская ночь. Сильно пахло отхожими мѣстами и отбросами бойни, и въ этомъ узкомъ душномъ ходе какъ-то совершенно забывалось о томъ, что теперь стоитъ лѣто въ полной красѣ, что луга покрыты цвѣтами, что, наливаясь колосомъ, мѣрно, какъ море, колышется рожь, что поютъ свои пѣсни веселыя птицы. Тутъ было тихо. Песчаные бугры, по которымъ шли, извиваясь зигзагами, ходы сообщенiя, лишь кое-гдѣ поросли чахлою травкою и только мыши да большiя черныя лягушки населяли эти узкiя канавы.

Уже полъ года здѣсь. Полгода — темный блиндажъ, сырой и холодный, вмѣсто квартиры, полгода обѣдъ съ солдатами изъ общаго котла, полгода, идущихъ однообразно-скучно въ трехстахъ шагахъ отъ противника.

Прапорщикъ Стойкинъ весьма озабоченъ. Сейчасъ его вызывали къ командиру полка. Пришла телеграмма отъ штаба армiи — во что бы то ни стало добыть плѣнных. Во что бы то ни стало! Штабъ какими-то своими невидимыми щупальцами учуялъ, что противъ этого участка произошла смѣна частей. Необходима провѣрка. Безъ нея всѣ сообщенiя штаба не будутъ обоснованы. Эта развѣдка поручена прапорщику Стойкину. Его ротѣ.

— Вызовите охотниковъ, — говорилъ ему усталым голосомъ командиръ полка. — Охотниковъ съ ножницами и ручными гранатами. И пошлите ихъ человекъ двадцать или тридцать нѣсколькими партiями. Знаете, тамъ у нихъ есть выступъ такой, противъ сухой яблони. Ну, такъ вотъ тамъ часовой есть. Его и сцапайте. Или во время смѣны подстерегите смѣняющихъ.

— Тамъ пулеметъ, — робко сказал Стойкинъ.

— Да, пулеметъ. Это верно. Но ведь, дорогой мой, у него вездѣ пулеметъ. Знаю, что опасно. Людямъ посулите кресты, ну, тамъ и денежная награда обѣщана, кромѣ того, въ отпускъ внѣ очереди. Знаете, надо…

Онъ поднялъ глаза на Стойкина. Передъ нимъ стоялъ мальчикъ. Мальчикъ-гимназистъ въ защитной рубахѣ съ сѣрыми погонами прапорщика. Безъусое и безбородое лицо сильно загорѣло и было покрыто золотистым пухомъ. Большiе сѣрые глаза были утомлены, волосы спутаны и росли вихрами, не поддаваясь гребенкѣ. Онъ былъ такъ юнъ, что не вѣрилось, что онъ командиръ роты и начальникъ слишкомъ 200 человѣкъ и отвѣтственнаго участка — окопа № 23, прозваннаго солдатами фортомъ Мортоммъ.

На фортѣ Мортоммъ, за блиндажомъ, у колодца съ врытой въ землю бочкой, была небольшая площадка. Она почти не обстрѣливалась, т.-е. попасть въ нее можно было, только бросивъ по очень крутой траекторiи бомбу изъ бомбомета. Навѣсным огнемъ. Противникъ пробовалъ это дѣлать нѣсколько разъ, но это ему никогда не удавалось. Тамъ собирался ротный резервъ на бесѣды, тамъ читали газеты, горячо обсуждали событѣя, одни громили братанье, другiе доказывали, что только оно одно приведетъ къ миру, тамъ иногда нестройно, одичавшими и огрубѣвшими голосами, пѣли пѣсни, тамъ неискусный гармонистъ игралъ все одинъ и тотъ же надоѣдливый мотивъ, тамъ Стойкину задавали вопросы, мучительные вопросы тугой крестьянской думы, на которые онъ не зналъ, какъ и ответить.