Ромовый дневник - Хантер С Томпсон

Всадник мой ясноглазый,

Что вчера с тобой сталось?

Знала, в сердце ты у меня,

Покупала одежды нарядные -

Тебе, кого мир не погубит.

Смуглая Айлин О`Коннелл

1773

В начале пятидесятых, когда Сан-Хуан только-только сделался туристским городком, один бывший жокей по имени Эл Арбонито устроил бар у себя в патио на Калле-О'Лири. Он назвал его «У Эла на задворках» и прибил над уличной дверью вывеску, где стрелка указывала промеж двух ветхих строений в патио на задний двор. Поначалу Эл не подавал ничего, кроме пива, по двадцать центов за бутылку, и рома, по десять за порцайку или по пятнадцать — со льдом. Через несколько месяцев он стал подавать гамбургеры, которые сам же и делал.

Славно бывало там выпить — особенно по утрам, когда солнце оставалось прохладным, а с океана приплывал соленый туман, придавая воздуху бодрящий, здоровый аромат, который несколько ранних часов отстаивал свои позиции против влажного пекла, что клещами стискивает Сан-Хуан в полдень и держится еще долго после заката.

По вечерам там тоже бывало неплохо, но не так прохладно. Порой налетал ветерок, и «Задворки» обычно его ловили. Все дело было в удачном расположении — на самой вершине холма Калле-О'Лири, — так высоко, что, будь у патио окна, запросто можно было бы окинуть взором весь городок. Впрочем, патио окружала толстая стена, и видно оттуда было разве что небо да несколько банановых пальм.

Со временем Эл купил новый кассовый аппарат. Затем он купил для патио деревянные столики с зонтиками. Наконец, он вывез свою семью из дома на Калле-О'Лири в пригород, к новому урбанизасьону у аэропорта. Дальше Эл нанял здоровенного негра по кличке Гуталин мыть тарелки и разносить гамбургеры. Постепенно Гуталин и стряпать выучился.

Из своей бывшей столовой Эл изобразил небольшой бар с фортепиано и пригласил из Майами пианиста — тощую личность с грустной физиономией по имени Нельсон Отто. Фортепиано располагалось аккурат посередине между коктейльным залом и патио. Старый кабинетный рояль светло-серого цвета был покрыт особым шеллаком, чтобы соленый воздух не проел полировку, — и семь ночей в неделю все двенадцать месяцев бесконечного карибского лета Нельсон Отто сидел за клавиатурой, размешивая пот в безрадостных аккордах своей музыки.

В туристическом бюро поговаривают об охлаждающих пассатах, что каждый день и каждую ночь в году ласкают берега Пуэрто-Рико — однако такому человеку, как Нельсон Отто, похоже, никакие пассаты отродясь никуда не задували. Один удушливый день за другим он пробивался через усталый репертуар из блюзов и сентиментальных баллад — пот капал у него с подбородка и пятнал подмышки хлопчатобумажной футболки с цветочным узором. Порой Нельсон Отто с такой ненавистью и таким неистовством клял «сраную жарищу», что атмосфера заведения непоправимо портилась. Тогда народ вставал и уходил дальше по улице в бар первого класса «Шик-блеск», где бутылка пива стоила шестьдесят центов, а бифштекс из филея — тридцать пять.