Мемуары Панаса Галушки - Владимир Николаевич Васильев

Лощина даже на вид казалась угрюмой и мрачной, лезть туда Панасу совершенно не хотелось. Так и мнилось: вот сейчас из приглушенного полумрака выползет сам Сатана или какой другой черт и станет, вражина, строить всевозможные козни.

Панас придержал коня и, как частенько поступал в задумчивости, подергал себя за чуб. Потом погладил рукоять сабли – для самоуспокоения.

По мере удаления от Шмянского идея заработать на хлеб и горилку столь геройским образом будто по волшебству делалась все менее и менее привлекательной, и если сначала Панасу сам черт (так и не вылезший из лощины) был не брат, то теперь глодали козака смутные сомнения: а стоило ли ввязываться в такое неблагодарное дело?

С одной стороны распоследнему сопливому пацаненку понятно, что драконов в мире не существует. А если и существуют – то далеко-далече, за тридевять земель, скачи хоть целый месяц от родных сел да хат, не доскачешь. Однако же – с другой стороны – дыма без огня тоже не бывает, и кто-то ведь таскает у шмянских кметов их жирных овец!

Панас и подрядился выяснить – кто. На ушко ему шепнули: дракон, мол. Завелся где-то тут, в Куцей лощине, раз в два-три дня вылезает и грабит стада. Вроде пастухи его видели на пролете. Пастухи, правда, рожи были еще те: в клунке у каждого по бутыли первача да сало с цибулей. Коли на мир сквозь бутыль глядеть, не то что дракон – кто хочешь померещится, особенно если первача надо бы докупить, а втихую проданная овца легко списывается на злодея-дракона. С пастухами Панас на всякий случай выпил, но в реальность дракона так и не поверил.

Старая Панасова кобыла понуро прядала ушами в ожидании команды, а козак все сидел неподвижно и с неудовольствием вглядывался в полутьму.

– Дракон, – пробормотал Панас с отвращением. – Черта лысого!

Он еще раз погладил рукоять сабли и пнул кобылу в ребристые бока.

В лощину он въехал медленно, словно на погост. У подножия вековых елей таился коварный лесной сумрак и даже птицы почему-то не пели – видать, им тоже становилось в этом гиблом месте муторно. Для полноты впечатления не хватало чьих-нибудь белеющих в сторонке костей или ржавого доспеха посеред стволов.

Панас судорожно сглотнул, на всякий случай перекрестился и поехал дальше. Саблю он благоразумно выволок из ножен и положил поперек седла, придерживая свободной рукой.

– Эй, тварюка поганая, вылезай на честный бой! – выдавил из себя Панас и сам поразился сиплости и неубедительности собственного голоса.