Домашнее животное - Андрей Георгиевич Дашков

Примерно раз в месяц он выводил ее на прогулку за пределы двора. Они ходили по пустынным улицам, держась как можно дальше от людей и тех мест, где она могла спрятаться от него. Но вряд ли Рита смогла бы бежать. Страх парализовал ее волю, и она всегда послушно шла рядом с ним, чувствуя леденящее душу влияние, исходившее от ножа, спрятанного в его кармане.

В своем дворе, отгороженном от мира высокими и глухими каменными стенами, он позволял ей прогуливаться на поводке. Он сидел на веранде в плетеном дачном кресле, читая Раджниша или Паскаля, а второй конец поводка был обмотан вокруг его запястья.

Строгий собачий ошейник с металлическими шипами впивался в нежную кожу на ее горле, как только она делала одно неловкое движение, поэтому ей приходилось заботиться о том, чтобы поводок всегда был ослаблен. Рита медленно бродила от стены к стене внутри своей тоскливой тюрьмы и спустя несколько месяцев после того, как она стала его домашним животным, у нее уже не осталось мыслей. Ее поведение определяли несколько простых рефлексов и затаенное желание бежать, больше похожее на инстинкт.

Кричать внутри этого каменного мешка было бесполезно. Один раз она пыталась. Тогда ее никто не услышал, тем не менее, с тех пор каждая получасовая прогулка начиналась с того, что он выносил на веранду акустические системы и включал усилитель на полную громкость. Обычно она гуляла под оглушительные звуки «Воя на луну» Оззи Осборна и «Крепкой руки закона» группы «Саксон», включенных одновременно, чтобы не возникало пауз. Эти пластинки она знала наизусть.

Странно, но ему громкая музыка не мешала. Вначале Рите казалось даже, что он жертвует чем-то ради нее. Ради того, чтобы она иногда ощутила под ногами свежую траву и увидела голубое небо. Оно всегда представлялось ей пронзительно голубым. Даже если было затянуто грозовыми тучами, похожими на чудовищ. На тех чудовищ, которые приходили к ней во время ее снов.

Воспоминания о прошлой жизни тревожили ее все реже. Прежде они были мучительны и она доводила себя до истерики; ее сердце порой было готово разорваться от безысходности. Потом воспоминания превратились в тупую боль, а настоящего, прошлого и знакомых лиц больше не существовало. Только размытые пятна, которые становились все меньше и все тусклее, как удаляющиеся огни в тумане.

Она знала, как ее зовут, где и с кем она жила раньше и как попала сюда, но теперь это знание было всего лишь набором символов и слов, за которыми не возникало видений.