Волчья доля - Григорий Злотин

Григорий Злотин

Boлчья дoля

Sapienti sat

Вольф Вукович Люпин, известный во всей Европе настройщик роялей и композитор-любитель, прибыл в город пятичасовым поездом. С годами у него выработалась привычка крепко спать в пути: как и все хищники, по-настоящему он оживлялся только к вечеру. У дальних родственников его покойной жены, происходившей из местной ветви Остен-Сакенов, был старинный "C.Bechstein", который, как явствовало из недавно полученного письма, нуждался в его заботливом вниманьи. До мызы было совсем рукой подать, но пускаться в путь на ночь глядя было негоже. Люпин прописался в единственной городской гостинице, оставил в номере саквояж и отправился осматривать провинциальные достопримечательности.

Уже в летах, Вольф Вукович был настоящим, породистым волком: выдержанным, безупречно светским и необыкновенно хорошо воспитанным. Его только начинавшие седеть бакенбарды изящно сочетались со строго-серым деловым сюртуком, дополняя пристальный взгляд серо-стальных глаз из-за стекол золотого пенсне. Он был застенчив и близорук - таким его сделала необходимость, по роду службы, внимательно вслушиваться в нечто, отделенное непроницаемой стеной, недоступное взору. Он охотно слушал Брукнера и Франка, летом езживал на рижский штранд или на Рюген, а зимы проводил в Биаррице или на Минорке. В травоядной части Курляндии он не был с детства.

Городишко располагался на самых задворках герцогства: вдали от Аренсбурга, от хлопотливых пристаней Либавы и Виндавы, и уж тем более - от пышных митавских дворцов, не утративших своего великолепия и после великой войны. Назывался он Хазенпотт, что в переводе с остзейского означало что-то заячье. Волки, должно быть, заглядывали сюда нечасто: так или иначе, Люпин чувствовал себя странным образом неуютно и одиноко.

Стояла та любимая им нежно-грустная пора ранней осени, когда вся местность наяву робко освещается такой же трогательной сепией, какими бывают старые и ломкие фотографические снимки. Держа под локоть витые ограды опрятных бюргерских предсадий, липы по сторонам улиц обреченно роняли желтые тузы пик на сизую брусчатку, и вагон заблудившейся конки, медленно удаляясь, искрил своей нелепой дугой.

Всю последнюю неделю Люпин пребывал в свойственной ему меланхолической раcсеянности: мурлыкал под нос первую тему "Четвертой" или скерцо из "Седьмой", думал о детстве, о годах странствий, подолгу просиживал в столовой пансиона и уходил, не прикоснувшись к тарелке. Ел он вообще мало, был по большей части вегетарианцем, лишь иногда позволял себе диэтическия паровыя котлетки из куропаток, и крайне изредка, раз в несколько лет, в обществе Руди и Лобоса -- своих гимназических приятелей -- заказывал филе миньон. A propos, кочевая бездомная жизнь давно уже отзывалась дурными, наполовину серебряными зубами и несварением желудка.