Вторая родина - беглый взгляд - Татьяна Анатольевна Вольтская

Татьяна ВОЛЬТСКАЯ

Вторая родина: беглый взгляд

Когда я в этот раз отправлялась за границу, мной владело отчетливое чувство стыда за ту радость, которую я испытываю, уезжая. Да, все мы испытываем эту радость, зная, что увидим чистые мостовые, цветущие деревья и спокойные лица. Как будто бежим из своего дома, который невозможно убрать и привести в порядок, - в чужой, дышащий благополучием и достатком.

Расхожая фраза: Россия такая большая, Европа такая маленькая. А мне показалось, совсем не маленькая, потому что расстояние-вещь относительная. Да, конечно, от Петербурга до какой-нибудь Луги трясешься в громокипящей электричке два с половиной часа, мимо садоводств и дачных поселков, бесконечных болот с обломанными пеньками, горелых полян, вырубок, плавных полей с синей лесной каймой. Но пустыри проглатываются взглядом незаметно - их как бы и нет на самом деле: земля, пребывающая в запустении, обладает неполным, призрачным существованием.

А когда несешься в почти бесшумном, иногда двухэтажном поезде мимо тщательно возделанных голландских полей и садов, маленьких огородов, нанимаемых горожанами (идея, схожая с нашими садоводствами, но каково исполнение!), или больших неторопливых ферм с крутящейся мельницей где-нибудь на заднем плане-возникает впечатление необыкновенной густоты, насыщенности пространства, плотности бытия.

Впечатление от нашей земли-как от большого куска неотделанной ткани, лишь кое-где, местами, встречается кусочек замечательной вышивки, а так все больше узлы, да запутанные петли, да пустота. Там же - как будто держишь в руках платок, покрытый шитьем, и хоть он невелик, но рассматривать его можно очень долго, сантиметр за сантиметром, открывая все новые подробности и кропотливые затеи неувядающей фантазии. Поэтому пространство, созданное работой, не дремлющей из века в век, игрой ума и разнообразными прихотями жизни, оказывается гораздо больша реального географического пространства.

Собственно говоря, этот фокус проделывается не только с пространством, но и со временем тоже: тысячелетие дикости может занять в учебнике истории две страницы, а столетие, полное культурных и политических событий,-несколько глав.

Когда переезжаешь на пароме из Голландии в Англию, пейзаж резко меняется. Во-первых, убеждаешься, что отвесные меловые скалы, из-за которых Англия названа Альбионом, и в самом деле существуют. Во-вторых, земля перестает быть плоской-она изгибается, холмится, дробится множеством планов, завлекая очарованный глаз все глубже и глубже, томя невозможностью проникнуть за ту излучину, за тот склон. Сразу вспоминаешь английские пейзажные парки, знакомые в основном по Павловску, Гатчине и другим пышным придворным местам, меланхоличные, делающие вид, что все вокруг совершенно естественно, совершенно само собой, что вовсе не рука расчетливого садовника разбросала тут и там эти небрежные группы деревьев, насадила кусты у ручья, насыпала на холме горстку благородных руин.