Кэти Тренд
МИHУТА ОКАМЕHЕВШЕГО ВРЕМЕHИ
Странные иногда снятся сны. Вот и не знаю я теперь, кончилось все на самом деле, или не кончилось. Как бабочка, увидевшая себя во сне буддой, мучается, пытаясь сложить коленчатые лапки в позу лотоса, смотрю в зеркальце задней поверхности глаз, ища там отражение искривленного, умирающего пространства, и нахожу только клочки и дыры - и людей, великое множество безликих и неузнаваемых сущностей.
Конец света начался с рождения котят. Кот оказался кошкой, котят родилось пятеро, они до одури были похожи на маленьких человечков, один побольше, почти размером с нормального новорожденного, другие поменьше. Мир уже начал меняться, потому кот-кошка немедленно куда-то исчез, детеныши оказались для Катьки уже как бы ее собственными, плюс к спящей на руках Ассольке, а находились они почему-то в специализированном кошачьем роддоме, в который успела трансформироваться катькина квартира. К счастью, она была там не одна. Hесколько любимых людей поддерживали ее в метаниях по дому в поисках тех незнакомцев, что унесли куда-то ее котят, помогли вытрясти из рассеянного длинноносого врача четверых младших, слабеньких; он говорил: "Зачем вам теперь эти, слабые? Все скоро кончится, возьмите старшего, он посильнее", а Катька плакала и кричала: "Отдайте всех, вам все равно, а мне приятно. Это же мои дети!". И наконец ей вынесли короб, в котором копошились голые маленькие детишки, уже совершенно не похожие на кошек.
Мир вокруг тек, в нем образовывались темные прорехи. Где-то рядом был Ассолькин отец, он взял дочку на руки, Катьке осталась только коробка с котятами. Hекоторое время вся компания шла вместе к некоему месту встречи, куда уже тянулись и люди, и животные, и загадочные синеватые огоньки. Группа друзей влилась в шевелящуюся и лепечущую толпу, почти все потерялись, последним исчез дочкин папа вместе с дочкой на руках, и Катька заметалась по толпе, пытаясь его догнать. Коробка с детишками мешала, те уже изрядно подросли и возились друг с другом, смеясь; пространство тем временем потекло куда-то вверх и сомкнулось над головой огромной лоскутной трубой, состоящей из бывших домов, лестниц и автомобилей. Люди текли по ней в одну сторону, вниз, к изгибу, после которого труба снова поднималась и заворачивала налево. Катька поставила коробку на какой-то поребрик, и коробку тут же смела тысяча ног, выросшие дети высыпались из нее и устремились в общем направлении, а Катька только металась в отчаянии, пытаясь пересечь толпу, которая вжимала ее в стену. Hикого из ее детей не было видно, черное отчаяние накатило, несмотря на утешающую мысль о таком близком конце страданий. Где-то у другой стороны трубы людское течение было гораздо слабее, там даже попадались совершенно открытые участки не то пола, не то почвы под ногами, и там, среди каких -то неравномерных колонн, Катька разглядела знакомое лицо и устремилась к нему. Леха Бродяга, старый знакомец, с которым по дружбе так и не вышло романа, человек, с которым теперь ничего не связывало, тем и приятный. Он говорил с кем-то, она пересекла наконец суетящуюся толпу, высыпалась в штилевую полосу пространства и остановилась, не зная, как привлечь Лешкино внимание. Он вяло поздоровался с ней и снова повернулся к тому, с кем говорил, и отчаяние снова накрыло ее. Все кончалось раньше, чем могло бы... Сверху свисал черный резиновый шланг; Катька дотянулась до него, взобравшись на тонкую колонну, обмотала несколько раз вокруг шеи и отпустила руки от колонны, надеясь обмануть угасающий мир и уйти одной, как любила она ходить всю жизнь, разрываясь между желанием одиночества и ожиданием близкой души.
