Тайная жизнь девяти негритянских зубов Джорджа Вашингтона - Фендерсон Джели Кларк

Первый негритянский зуб, купленный Джорджем Вашингтоном, принадлежал кузнецу, который умер в тот год в Маунт-Верноне от дизентерии. Кузнечное ремесло — спасибо духам предков, что отыскали потомков и за океаном — было в крови кузнеца. В Африке, по слухам, преклонялись перед людьми его профессии — те добывали железо из земли и обрабатывали огнём и магией, выковывали дивные копья, способные пронзить небо, и мечи такой красоты, что свергли бы и горы. Здесь, в колонии Виргиния, кузнецу поручали вещи погрубее: ошейники на склонённые выи, кандалы на усталые руки и ноги и намордники — не для животных, для людей. Но кузнецы знают тайный язык железа, и наш кузнец заклинал свои творения сковать дух тех, кто будет надевать их на рабов — сковать так же надёжно, как сковывают плоть. Ибо понимал то, что хозяева предпочли забыть: обращая в неволю другого, попадаешь в рабство и сам. И души поработителей не узнают покоя ни в этой жизни, ни в следующей.

Нося этот зуб, Джордж Вашингтон сетовал, что день и ночь напролёт слышит тяжёлые удары молота по наковальне. И даже после приказа остановить ковку железа в Маунт-Верноне молот кузнеца, вопреки всему, гудел и гудел в голове.

Второй негритянский зуб Джорджа Вашингтона попал к нему от раба из королевства Ибани, которое косноязычные англичане называют Земля Бонни, отчего раб, к его великому неудовольствию, стал Бонни-мэном. Бонни-мэн приплыл из Африки на корабле, наречённом «Иисус», — в честь одного древнего колдуна, который победил смерть, знал раб. В отличие от других рабов на корабле, взятых во внутренних районах, за королевством Ибани, наш знал и то, какая его ждёт судьба, — хотя так и не понял, какому попранному им закону или священному эдикту ей обязан. В зловонном трюме его приковали рядом с русалом, чья чешуя искрилась изумрудами, а глаза чернели, круглые, как монеты. Бонни-мэн уже видел русалов прежде, среди волн, и слышал, что иные заплывают и в реки в поисках жён из числа местных рыбачек. Он и не думал, что белые берут в рабство и их. Как он узнает позже, русалов ценили аристократы с тягой к тавматургии, одевая их в красивые ливреи напоказ гостям; но большинству уготовано было попасть к испанцам и в неволе нырять за гигантскими жемчужинами у берегов Новой Гранады. Наши двое пережили ужасы пути, подставляя плечо один другому. Бонни-мэн рассказывал о своём королевстве, о жене, детях и семье, навсегда утраченных. Русал, в свой черёд, описывал свой подводный дом, его королеву и многие диковинки. Ещё он научил Бонни-мэна песне: песне-мольбе к старым, жутким существам, обитающим в глубоких тёмных потаённых уголках моря — величественным существам, чьи открытые рты вызывают водовороты, а щупальца уволакивают в пучину корабли. Однажды существа эти подымутся из глубин и расквитаются, обещал русал, за всех страдальцев, прикованных цепями в этих плавучих гробах. После выгрузки на английском острове Барбадос Бонни-мэн больше русала не видел, но песню донёс до колонии Виргиния, где пел её на плантации Маунт-Вернон, устремляя взгляд поверх полей пшеницы к далёкому невидимому океану, — и ждал.