Когда Лоза, Лозка, родное дитё, заплетая лукошко из вымоченных, влажных прутков, повела кистью, и на мизинце у неё полыхнул огонёк, Тая едва не вскрикнула. Огнь! Огневицу дочке намаяло!
На языке сразу стало кисло, а в груди тяжело, тошно. Ладно бы что другое прилипло. Да хоть Птичий Бог в ухо клюнул! Думала, Хлябь мужнина сущим наказанием является, так вот тебе, дура, подарочек. Огнь!
– Лозочка! – позвала Тая.
Булькнул, погружаясь в воду, только что намытый горшок.
– Да, мамочка!
Лозка подскочила к лавке, к корыту на табурете, полному грязной посуды. Востроносенькая. Коса растрепалась. На мизинце её так и закручивались рыжие лепестки.
– Сядь.
Тая подсадила дочку. Подвижная Лозка заболтала ногами. Тая постаралась, чтобы голос её звучал ровно, доброжелательно.
– Доченька, откуда у тебя это?
Она взяла Лозку за руку и отстранила мизинец с пылающим ноготком от остальных пальцев.
– Огонёк?
– Да, огонёк.
– Красиво, да? – заглянула в глаза Лозка.
– Красиво, но и опасно, – мягко сказала Тая. – Помнишь, мы говорили с тобой про нехорошие вещи?
– Он совсем не жжётся! – запротестовала Лозка.
– Это пока.
– Мамочка, ты потрогай!
– Ты знаешь, что такой огонёк делает с человеком?
– Он же смешной!
Тая добавила в голос строгости.
– Ты никак в печь смотрела?
Дочь вытаращила серые глазёнки.
– Нет, мамочка! Я помню, что нельзя.
Она замотала головой, коса обмахнула плечико.
– Такой огонёк, – сказала Тая, – если его вовремя не укротить, пробирается к человеку в грудь, к сердцу, – она коснулась расшитого ворота Лозкиной рубашки, – и жжёт его до кости. Но перед этим берёт над ним власть, и тогда случаются большие пожары на земле, в таких сельцах, как наше, и в лесах. От них нет спасения.
Лозка посмотрела на пляшущий огонёк.
– Он такой маленький. Как он переберётся в сердце?
– По руке, – сказала Тая. – Огневица пустит крохотный росточек, и он сначала прорастёт в кисть, потом поднимется к твоему локотку, попадёт в плечо, а уже оттуда пустит корешок в сердце. Ты этого хочешь? Хочешь однажды поджечь папу, меня, бабушку?
– Нет, – прошептала Лозка.
– Тогда погаси его.
Тая приподняла дочку, чтобы она перебралась на её колено поближе к корыту.
– Окунуть? – спросила Лозка, глядя на горла кувшинов и горшков, торчащих над мутной водой с островками пены.
– Всю руку.
Лозка сморщила нос.
– Вода грязная.
– Ничего, – сказала Тая, – мы потом каждый пальчик вытрем. Опускай.
Дочка выдохнула, словно собиралась нырнуть с головой, и утопила в корыте мизинец.
