Темный инквизитор для светлой академии - Алиса Ганова

Крупная дождинка, звучно шлепнувшаяся на висок, вырвала из благодатной тишины и безмятежности. С протяжным вздохом насыщенные запахи стылой земли, грибницы и поздней травы смешались с солоноватым привкусом крови в глотке и болью, полоснувшей тело.

«Холодно…» — с трудом размыкаю тяжелые веки и сквозь тошноту соображаю: где нахожусь. Смеркается.

Я сижу, опираясь на что-то холодное, и от озноба клацаю зубами. Пока еще редкие капли громко барабанят по макушке, будто в больную голову вбивают гвозди. Медленно осматриваюсь и угадываю в густом, туманном сумраке силуэты обветшалых колонн, одичалые кусты, вековые кряжистые деревья, с качающимися на ветру голыми ветвями. Из-за косой мороси почва, густо покрытая мхом и сухими листьями, почти черная и пахнет тоской.

«Где я?!»

Мутит невероятно. Не будь голодным — вывернуло бы.

Из-за мерзкой погоды и темноты вижу лишь то, что перед самым носом. Почему-то поражаюсь своей неухоженности. Неаккуратные, грязные, с отгрызенными заусенцами ногти. Широкая ладонь с узловатыми суставами. Темные штаны явно не первой свежести, такая же куртка с выдранными пуговицами и убогие, исцарапанные ботинки большого размера на худых ногах… Разглядываю себя, словно впервые вижу.

«Я?!» — дурацкий вопрос. Кто же еще? Но все как в дурном сне. Силюсь вспомнить имя — и не могу. И сомнительное место тоже не поддается опознанию. Сердце бешено скачет: я один, дрожу от отчаяния и холода в тревожном месте. Тело и лицо саднит. И памяти нет!

Негромкий треск, — и я вздрагиваю. Напряженно всматриваюсь в заросли, но никого. Тихо. Затаившись, еще некоторое время вслушиваюсь в тишину.

«Да где же я?!»

Собрав силы, с трудом поднимаюсь. Обломок сырой посеревшей колонны леденит ладонь. Озираюсь и обмираю: за нею, среди редкой травы и опавших листьев, видны женские туфли и край мокрого синего подола, посреди темной лужи… Дождь размывает кровь, она растекается. В панике подкашиваются колени, и я падаю в нее.

«Что я здесь делал?!»

Надеясь на чудо, дрожащей рукой тянусь к распластанной на земле девушке. Но она не дышит.

Невидящими глазами смотрит в плачущее небо, а я плачу над нею от жалости. К ней. Себе.

«За что с нами так? — не возникло даже подозрения, что это сделал я. Ведь я не мог этого сотворить. Не мог! Или мог? Холодок прокатился по спине. — Нет! Не могу быть убийцей!»

Скорее убраться бы подальше, но, раздавленный свалившимися несчастьями, сижу в грязи и реву.

Взахлеб, горько. Ее раскинутые руки, прилипшие темные пряди к бледному лицу и открытые глаза пугают.