Время клинков. Наследник Блуа - Александр Евгеньевич Толстов

Дрожащие отсветы факелов, испуганными бликами метались по цветастым гобеленам и камню стен между ними, холодный ноябрьский ветер настойчиво рвался в полуоткрытые окна, зала Малого совета.

— Итак, ты не нашёл его? — с трудом отдышавшись после очередного приступа кашля спросил граф.

— Нет монсеньор, — Тьери шевельнулся на стуле, пытаясь найти более удобное положение.

Ветер настырно забирался под меховой воротник плаща, который канцлер так и не снял, надеясь что он сохранит его в тепле. Пустые надежды. В помещении было просто холодно, как в погребе. Тепло одинокой жаровни, притулившейся возле кресла хозяина ветер уносил к ледяным стенам, где оно исчезало не принося никому ни малейшей пользы.

— Ну а когда ты его найдёшь? — его светлость посмотрел на Тьери тяжёлым взглядом. — Надо спешить. Я не протяну долго, — добавил он помолчав.

«Ясное дело не протянешь.» — мрачно подумал канцлер. — «Чудо уже то, что ты дотянул до сих пор.»

Чего Тьери не мог понять в поведении своего господина, так это почему он предпочитал в такую мерзкую погоду принимать людей именно здесь, а не в небольшом, тёплом кабинете, да ещё и не позволял полностью закрыть окна. Канцлер и сам ёжился от злого сквозняка, а смотреть на закутанного с ног до головы в меха повелителя, ему было просто жалко. Почти тридцать лет служил он дому Блуа и вот уже девятнадцать в качестве канцлера, был участником всех событий и решений, разделял с господином все благодеяния и преступления и настолько врос в эту семью, что они во многом стали для него родными.

Сейчас он смотрел на господина и ему было больно, как будто его самого терзала странная и страшная, безжалостная болезнь, медленно съедавшая графа. По предположению врачей, да и вообще судя по всему, Людовик Блуа должен был умереть уже полгода назад. Вероятнее всего так бы и произошло, но гибель сына в битве под Адрианополем, лишила его единственного наследника мужского пола и поставило графство в такое положение, что умереть сейчас, означало оставить всё огромное владение на растерзание вассалов и ненасытную алчность короля.

Очевидно именно это, заставило графа бороться с болезнью гораздо дольше, чем можно было ожидать. Несокрушимая воля этого железного человека, поддерживала в нём жизнь вопреки прогнозам врачей и возможностям слабеющего организма. Но никакая воля не могла по-видимому длить эти муки вечно — с каждой неделей Людовик Блуа угасал. Редкие моменты облегчения, сменялись всё более длительными периодами такого ухудшения и слабости, когда он не мог даже подняться с постели или кресла. Вот и сейчас граф сидел скорчившись, плотно завернувшись в огромную доху и то и дело разражался хриплым, мокрым, надрывным кашлем, отхаркивая в платок кровавые кусочки лёгких.