Три года одной жизни - Валентин Иванович Желтов, Валентина Яковлевна Голанд

От Москвы до Прозоровки — сорок верст, а поезда тащились чуть ли не полдня. Обветшали за годы войны железнодорожные пути, не хватало угля, паровозы топили дровами; их и рубили зачастую на перегонах — сырые, они плохо разгорались, чадили...

В клубах дыма и пара надсадно пыхтит старый локомотив «овечка». Тяжел для «овечки» состав. На платформах, вагонах — надписи: «Победили Антанту, победим и голод», «Поможем голодающим Поволжья!» В вагонах зерно, мякинная мука, чечевица — то, что удалось выделить из скудных запасов перебивавшихся еще кое-как центральных губерний.

Тащится тяжелый состав мимо заросшего соснами оврага, мимо пруда, взбухшего от полой воды. Облепили берег пруда убогие домишки — Батрацкие выселки. Когда-то они были приписаны к имению князей Прозоровских. Промотавшийся князь проиграл их в карты хозяину Московско-Казанской железной дороги фон Мекку. Живописный лес, родниковый пруд — предприимчивый немец решил превратить Батрацкие выселки в «Подмосковную Швейцарию». Возвел на берегу четыре добротных дома, хотел даже покрыть их по швейцарскому образцу черепицей, но не успел — началась революция. Так и остались в соседстве с Батрацкими выселками недостроенные дома фон-мекковской «Швейцарии».

У семафора эшелон остановился — дальше исправна была лишь одна колея, приходилось ожидать встречного.

На тупиковой ветке стояли теплушки — здесь жили семьи железнодорожников. Машинист дал короткий свисток. В дверях одной из теплушек появилась женщина в накинутом на плечи платке, с узелком в руках. Следом за ней, путаясь в непомерно большом фартуке, выбежала девочка.

С паровоза спустился машинист, спрыгнул мальчуган лет двенадцати.

— Ну, как вы тут? — кивнул машинист жене. — Управляетесь?

Женщина развязала узелок — в нем было два ломтика хлеба, пяток мелких, как орехи, не остывших еще картофелин.

— Вот... Все, что удалось выменять сегодня.

— Ничего, обойдемся. Володька дале не поедет.

— Почему? — встревожился мальчик.

— Матери надо подмочь! — строго сказал машинист. — Дров, поди, уже нету. Сбегаешь в лес, наломаешь сушняка.

Отец и сын сели перед паровозом на рельс, быстро управились с немудреной едой.

Посмотрел машинист на вымазавшегося у топки помощника, улыбнулся.

— С Володькой нашим, мать, теперь не шути — пионером стал, при депо организацию создали.

— Это что же такое?

— Пионер-то? Тоже, значит, партейный. Галстук, видишь, на шее. Спрятал только, чтоб не измазать, под рубаху. О трех концах он у них, галстук-то. Единство, стало быть, трех поколений — пионер, комсомолец, коммунист.