Девушка пела в церковном хоре - Мастер Чэнь

– А что же вам не написать об этом – уверенно сказал Сергей Васильевич, завораживая меня взглядом серо-медовых глаз. – В конце концов, что вы делаете в жизни – вы пишете. А тут Цусима – такая уникальная катастрофа… мало того, что самое страшное поражение русского флота за всю его историю. Но еще ведь, наверное, вообще самое страшное военное поражение России за ее историю. И много ли таких, как вы, которые там были и вдобавок – пишут? Неважно, что в наших краях работаете на французскую газету, – вы все равно русский писатель. Важно, что вы знаете такое, чего не знает никто, – вашу собственную историю. Ну как же можно об этом не написать?

– Да сколько уже писали, – попробовал сопротивляться я. – Вот же и большевики, говорят, наиздавали книг. Все про то же – катастрофа царизма. Но я… – Тут, запинаясь, я начал лепетать что-то ему явно непонятное: – Но я не видел катастрофу. Или не только ее. Собственно, я видел нечто противоположное.

Сергей Васильевич удивленно склонил свою узкую, длинную голову.

– Я видел… чуть ли не победу, пусть и посреди поражения. И вот еще что – я часто думаю иногда, сколько событий привело к этому странному исходу, и если бы любая мелочь пошла не так… Было бы другое поражение и другая победа. Да вот хоть если не было бы той музыки…

– Какой музыки? – мгновенно среагировал великий человек.

– Да в том числе и вашей музыки, Сергей Васильевич, – развел руками я. – Был граммофон в кают-компании, и еще пока эскадра покидала Европу, кто-то… Кто-то принес пластинки и сказал: а тут новое и модное. Ну, вот это: пам-пам-па… А если бы мы ее, вашу музыку, тогда не услышали, то уже было бы хоть как-то, но по-другому…

– Ну конечно, это же девятьсот четвертый год, мои первые грамзаписи, – глядя в пространство, задумался он. – Но как вы это хорошо сказали – мелочей нет, и если была бы другая музыка… Вот видите…

Тут мое счастье кончилось – да и то странно, что вся фрачная калифорнийская толпа так долго давала мне говорить с героем столь блестящего концерта. Нет уж, уберите выскочку – то есть меня, потому что вот они тянутся к нему с бокалами шампанского, хотят своей минуты славы и глупых разговоров с гением, разговоров ни о чем. Меня попросту начали оттирать плечами.

– Так напишите же свою историю, – почти беззвучно выговорил он поверх их хорошо уложенных проборов.

И был окончательно поглощен толпой поклонников.

А больше мы не виделись.

И он, конечно, прав: то, что знаю я, не знает сегодня уже никто.