Рукастая машина - Сергей Тимофеевич Григорьев

Однажды, привлеченный заманчивым объявлением, я попал на собрание лиги изобретателей. Докладчик Петр Иванов (имя его я прочел в афише) говорил о своем изобретений: международном печатном шрифте, понятном для всех народов мира. Кратко говоря: то, что предлагал изобретатель вместо букв, было похоже на кинематограф и отчасти на буквари с картинками, по которым обучают чтению на родном или иностранном языке. Если показать ребенку две картинки: сначала — девочка несет кувшин, а потом — она же стоит и плачет над осколками, — дитя, наверно, скажет:

— Девочка разбила кувшин!

Французский ребенок скажет на французском языке, немецкий — на немецком, китайский — на китайском. Вот подобными упрощенными знаками-картинками изобретатель и хотел заменить современные письмена. Он приглашал нас вернуться на правильный путь, на котором стояли египтяне и остановились китайцы. Петр Иванов думает, что наша революция должна дать великому Интернационалу народов мира и новые, всем понятные письмена.

Во время перерыва мне захотелось поговорить с изобретателем один-на-один.

Он был в комнате для «артистов», курил, глядя в окно… Он был обрадован, что я заговорил. Мы сразу заспорили. Он возражал мне и все почему-то улыбался, спрятав руки в широкие рукава рубашки. Звонок президиума настойчиво звал нас в зал для «обмена мнений».

Мы простились. Он мне сказал:

— А вы, Сергей Тимофеевич, так меня и не узнали? А я вас сразу.

— Нет, я не помню…

Он, широко улыбаясь, протянул ко мне обе ладони: я увидел на них белые пятна и рубцы.

— Неужели это вы, Петя, Петр Три Пункта? — спросил я радостно.

— Я самый, он.

Мы обнялись и поцеловались. Я записал его адрес… Условились, когда сойдемся, и я покинул дом собраний.

Я навестил по адресу Три Пункта. Мы до ночи, до свету проговорили с ним о книге, о революции, о литературе. Я узнал, что Петр Васильевич Три Пункта заведует одной из словолитен[1] Мосполиграфа[2].

На свои идеи и приемы работы Три Пункта не думал брать патента и мечтательно говорил мне:

— Вот если бы украли у меня американцы или немцы, — они бы сделали!

— Узнают! — утешил я его.

— Да! У них ведь как? Не то, что у нас: «Стой! Беги!»

Мы рассмеялись и стали вспоминать былое.

— Стой! Беги!

Так, бывало, кричал мальчишкам в типографии наш метранпаж[3] Василий Павлыч.

Стой! — значило: брось работу.

Беги! — значило: беги бегом в казенную винную лавку за пол бутылкой водки.

Петька охотно отрывался от черной горки «сыпи» на доске и бежал.