Красная маска - Рафаэль Сабатини

Для Мазарини в последний год его правления стало частым делом посещать балы-маскарады, устраиваемые королём в Лувре.

Надев длинное домино, просторные складки которого делали его высокую тощую фигуру никем не узнаваемой, он обычно смешивался с толпой – не ведавшей о его присутствии – в надежде почерпнуть из придворных сплетен толику полезных сведений.

Такие посещения Лувра хранились в полной тайне от всех, за исключением месье Андре – камердинера, который одевал его, и меня – капитана его гвардии, который сопровождал его.

Это происходило обыкновенно в тех случаях, когда кардинал удалялся в свои личные покои под предлогом желания пораньше лечь в постель. Тогда, скрывшись от любопытных взглядов, он снаряжался на бал, а когда был готов, Андре вызывал меня из приёмной. В ту памятную ночь я, однако, был пробуждён от задумчивости, в которую впал, наблюдая, как двое пажей бросают кости и разглагольствуют о хитростях игры, голосом самого кардинала, произнёсшего моё имя:

– Месье де Кавеньяк...

При звуке скрипучего голоса, который ясно дал понять мне, что его преосвященство не в духе, один из юнцов поспешно сел на кости, чтобы скрыть от глаз хозяина нечестивость своего времяпрепровождения, в то время как я, удивлённый нарушением обычного порядка, резко обернулся и отвесил глубокий поклон.

Один взгляд на Мазарини поведал мне, что случилась какая-то неприятность. На его желтоватом лице цвёл гневный румянец, а глаза как-то странно, взволнованно блестели, в то время как унизанные драгоценностями пальцы подёргивали длинную остроконечную бородку, которую он по-прежнему носил по моде времён его покойного величества Людовика XIII.

– Следуйте за мной, месье, – сказал он; памятуя о его настроении, я приподнял свою шпагу, чтобы она не звякнула, и прошёл в кабинет, который отделял спальню от приёмной.

С завидным самообладанием сдержав гнев, который переполнял его, Мазарини протянул мне узкую полоску бумаги.

– Читайте, – бросил он коротко, как если бы боялся доверить своему голосу большее.

Взяв бумагу, как мне было велено, я внимательно рассмотрел её и внутренне засомневался, не впал ли кардинал в слабоумие, ибо, как я ни вглядывался, я не мог обнаружить никаких записей.

Заметив мою растерянность, Мазарини взял со стола тяжёлый серебряный подсвечник и, переместившись ко мне, поднёс его так, чтобы направить на бумагу яркий свет.

С удивлением я осмотрел её сызнова и в этот раз нашёл нечёткие следы букв, которые могли быть написаны карандашом на другом листе, лежавшем на том, что я сейчас держал.