Из глубины - Алекс Бранд

— Нет… нет… нет…

В полумраке быстрых предрассветных минут снова. Снова этот лихорадочный шепот на той зыбкой грани между сном и пробуждением, на которой, как верят многие, прячется истина. Хочешь узнать ее? Дождись. Поймай этот почти неуловимый момент. И отважься спросить. Готов услышать ответ? Готов?

Страшно?

Она не решалась спросить. Никогда. Вот уже три года она слышит этот предутренний страшный шепот, это хриплое дыхание. Тонкие нервные пальцы судорожно сминают простыни. Волосы слипаются на лбу, покрытом холодным потом. Она уже три года смотрит в распахивающиеся глаза, наполненные ужасом. Глаза распахиваются и видят ее. Рядом. И дыхание успокаивается. Ужас в глазах сменяется облегчением и любовью. Она рядом. В соседней комнате спит их дочь. Обе они — рядом с ним. И так останется навсегда. Так хочется в это верить. А он порывисто обнимает ее, так, как будто снова и снова хочет убедиться, что она жива, дышит, что сердце ее бьется. Что она — не призрак. Не предрассветный морок, не наваждение, не каприз страшных воспоминаний. Не наказание, посланное неведомо кем, чтобы снова и снова терзать его измученную душу. Терзать вечно. Она рядом. И тоже верит, что может спросить, за мгновение до того, как распахнутся глаза. Что он видит там, что так ужасает его каждую ночь? Что?.. Она верит, что если отважится спросить, он скажет. И, поделившись с ней, излечит свою душу. И перестанет засыпать со страхом и обреченностью. Но она боится. Боится услышать нечто, что может разрушить хрупкое счастье, давшееся неведомо каким чудом, неведомо чьей милостью. Как же страшно… Как же она хочет помочь ему… Как же она любит его! Любит.

— Милый, все, все, — крохотная ладошка нежно расправляет слипшиеся волосы, — возвращайся к нам оттуда, пожалуйста.

— Я… Я тут, девочка моя. — Голос еще не отошел, слышится хрип, он судорожно откашливается.

— Боже, снова… Когда же это закончится?

Он рывком садится, закутав ее и себя в одеяло, крепко прижав к себе. Как она любит эти моменты: сидеть вот так, тихо прильнув к его плечу, положив голову. И не вспоминать, что всего несколько минут назад он умирал от ужаса где-то там, далеко. Что он видит? что чувствует? где бывает?

— Дорогой, я знаю, каково тебе, но все-таки… Ты опять ничего, совсем ничего не помнишь?

Он отчетливо вздрогнул, крепче прижав ее к себе, покачал головой.

— Нет. Ничего определенного не помню, не помню. Только и ужас. Глубину. И жуткий страх за тебя. Осознание полного конца, что вот сейчас, еще секунда — и ты исчезнешь. Навсегда. И на пике этого ужаса я просыпаюсь.