Последний выход - Александр Лобин

Вышел я рано — все еще спали, даже Малик, который сегодня дежурил. Ранец был собран еще с вечера, так что задерживаться необходимости не было. Воды на дорогу хлебнул и на выход, оставалось только отключить сигнализацию, открыть дверь — и я на воле. Возникала, правда, проблема, кто ее за мной закроет. Меня это уже беспокоить было по идее не должно, но, тем не менее, беспокоило.

На лестнице я все таки не выдержал и оглянулся — как-никак с этим бункером были связаны почти сто дней моей сталкерской жизни и не все они были такими уж черными. Горел ночник, журчала вода в фильтре, бывшие коллеги сопели и вскрикивали во сне — все было как всегда, только мое место у стенки теперь пустовало.

Пожалуй, молодые еще будут жалеть, что Ботаник от них уходит. Я не разыгрывал доброго папу, но это я, а не Глыба учил их ходить по Зоне, я объяснил им местную географию и политический строй. И в этом опять шел поперек новой политики — у нас теперь в деле воспитания молодежи налегали главным образом на исполнительность и почтение к старшим, а вот информацию целенаправленно придерживали, справедливо полагая, что молодой, слишком много знающий — например, дорогу к Бару — будет менее управляем.

Так у них и вышло, что из десяти оставшихся половина остаются ведомыми по определению. Или, того хуже, — отмычками, хотя у нас тут в таком инструменте редко возникала необходимость. Последний набор — Локоть, Лапоть, Пшено и Малик — кроме Кордона и Долины вообще ничего не видели, а тех, кто бывал хоть раз на Янтаре или Складах осталось после моего ухода всего двое. Чует мое сердце — Боцман еще хлебнет с этой славной командой…

До окончательного выхода в Зону мне оставалось подняться по лестнице, пройти через цех, а там или наверх через крышу, или прямо через пост в воротах. Первый путь был более скрытным, зато второй — короче. По расписанию на часах должен был стоять Локоть, парень тихий и порядком запуганный. Вряд он поднимет тревогу по поводу моего неурочного выхода, поэтому я предпочел второй вариант.

И ошибся — часовым стоял сам Боцман. Он сидел на стопе бетонных плит посреди двора и курил свою знаменитую трубку.

— Уходишь, Ботаник? — Спросил он, даже не обернувшись. Ждал он меня что ли? Радости в его голосе не было — все же я был достаточно ценным кадром — но и горя большого я в нем не заметил. Кадр-то я может и ценный, а все же не его.

— Ухожу, Боцман.

— И правильно — неожиданно сказал он — убьют тебя эти уроды…