Загадочная птица - Мартин Дэвис

Этот вечер я решил посвятить любимому занятию. Увлеченно корпел над очень красивой совой, изредка поднимая взгляд на темное окно. Там, снаружи, декабрь, а здесь лампа так нагрела верстак, что даже пальцам горячо. Только начал отделять голову от туловища — а это наиболее ответственная часть нашей работы, тут надо действовать аккуратно, иначе можно повредить кожу, — как зазвонил телефон. Я таксидермист-любитель, но иногда выполняю заказы. Вернее, выполнял. Теперь уже и табличку с двери снял, и объявление в «Желтых страницах» давно не даю, но все равно время от времени звонят. Бывает, и какой-нибудь шутник, после пяти кружек пива. «У меня погиб любимец, цыпленок, и я хотел бы заказать его чучело». В общем, я решил, пусть себе звонит. Скорее всего это кто-нибудь из весельчаков; для приятелей поздновато. Но через пару секунд мне пришло в голову, что, может, опять звонит Катина мама. Катя — это студентка из Швеции, она снимает у меня комнату. Студенты охотно здесь селятся. Во-первых, дом чуть ли не в самом центре, а во-вторых, и это главное, беру я недорого, стараюсь компенсировать неудобства, которые создает валяющийся в прихожей разный таксидермический хлам. Зря, поскольку все студенты с факультета естественных наук и такое их вряд ли смутит. Студентов привлекает и то, что сам я преподаю на этом же факультете, но совсем не похож на университетского профессора. Ношу свитера, куртки, езжу на мотоцикле. В определенном смысле бунтарь.

Комната Кати на втором этаже, изолированна, и мы за те пару месяцев, что она тут живет, успели обменяться лишь несколькими фразами и вежливыми улыбками. Однако примерно каждые десять дней из Швеции звонит ее мать. Мне. Хотя в комнате Кати стоит телефон с другим номером. Я покорно записываю на желтой бумажке сообщение, добавляю от себя предложение Кате, чтобы она дала матери номер своего телефона, и прилепляю внизу лестницы. На следующий день записка исчезает, но мама продолжает звонить мне. Она очень вежливая, и у нее не все ладно с английским языком. Кроме того, в ее голосе явно звучит беспокойство. Мне маму Кати немного жаль, вот почему, хотя у меня только начало как следует получаться с совой, я сдернул перчатки и снял трубку.

Это была не мама Кати.

В трубке раздался голос, который я не слышал пятнадцать лет, но узнал мгновенно. Бесконечно знакомый, мягкий, негромкий.

— Фиц, это ты?

— Габриэлла? — Вопрос риторический, но надо же что-нибудь сказать.