Историософические письма. Письмо 2 - Андрей Валерьевич Наместников

У всякого рассказчика (историка в том числе) изначально в голове присутствует алгоритм, схема причинно-следственных связей — тот способ, которым он привык объяснять причины событий.

Именно исходя из этого алгоритма рассказчик и выделяет события (факты) рассказа (истории).

И это понимание причинно-следственных связей никак не вытекает из самой истории. Напротив, сам подбор фактов изначально подчинён алгоритму объяснения причин…

Не верите?

Тогда вспомните конфликтную ситуацию с близкими, в которой и Вы и Ваш «оппонент» считаете себя абсолютно правыми.

Вы, излагая свою версию событий той истории, которая закончилась конфликтом, выделяете стройный набор фактов и раскрываете причинно-следственные связи. Все стройно и продумано… Не поспорить…

Вот только Ваш «оппонент» и не собирается опровергать Ваши факты. В его истории — совсем другой набор фактов, соответствующий его истории, а часто и другому алгоритму причинно-следственных связей…

И его и Ваши факты полностью соответствуют действительности… А выводы и понимание причин — полностью противоположны… Тупик!

Вспомните свой подбор фактов. Вспомните тот перечень событий, что привёл Ваш «оппонент»… Сталкивались с подобным?

Мы привыкли считать, что личная история и история человечества — это несопоставимые вещи, подчиняющиеся совершенно различным законам. Думаю, что это предрассудок, основанный на переоценке «законов» общественных наук. К этому мы скоро вернемся..

Мы привыкли считать, что существуют объективные исторические факты. Историк (или всякий другой рассказчик) выявляет эти факты и выстраивает их не просто в хронологическом порядке (одно было раньше, а другое позже), а находит причины событий и их следствия.

На самом деле схема работы историка совсем на это не похожа. Вот что писал по этому поводу великий французский историк Марк Блок: «Многие люди, и среди них, кажется, даже некоторые авторы учебников, представляют себе ход нашей работы до странности наивно. Вначале, мол, есть источники. Историк их собирает, читает, старается оценить их подлинность и правдивость. После этого, и только после этого, он пускает их в дело. Но беда в том, что ни один историк так не действует. Даже когда ненароком воображает, что действует именно так.

Ибо тексты или археологические находки, внешне даже самые ясные и податливые, говорят лишь тогда, когда умеешь их спрашивать»[1].

История не может происходить из фактов. Всякий факт есть ответ на вопрос, поставленный историком (рассказчиком). Всякий вопрос происходит из гипотезы. «Мы никогда не находим ответов на вопросы, которые не задавали