Мы доим камни - Ханиф Курейши

Пустяка, ерунды какой-нибудь, — главное ждать. Каждый вечер Марсия усаживает сына на заднее сиденье, вставляет в магнитофон кассету со сказкой и раздраженная, неспокойная едет в свой пригород в надежде — вдруг, ну вдруг дома ждет письмо от издателя или литагента. Или из театра, если она отослала пьесу. Впрочем, иногда — даже довольно часто — она получает что-то вроде поощрения: мол, пишите-пишите. Мелочь, конечно, но она дорожит и этим…

Едва переступив порог, Алек тут же бросился включать телевизор, а она подняла с коврика у порога внушительного вида открытку. Послание от знаменитой писательницы Аурелии Бротон. Написано от руки, черным на сером фоне. Марсия перечитала его дважды.

— Представляешь, как замечательно! — сказала она Алеку. — Можешь посмотреть, только руками не трогай.

Сын учился в той самой школе, где она обучала семилеток.

Не удержавшись, Марсия перечитала открытку.

— Эти свиньи в писательском семинаре просто лопнут от зависти. Так, нам пора.

Три года назад Марсия опубликовала рассказ в журнальчике для молодых авторов. А в прошлом году ее пьесу, длинную, часовую, играли на сцене местного центра искусств. Поставил ее неистово влюбленный в театр режиссер-дилетант, в обыденной жизни — работник рекламной службы.

Спектаклем Марсия была совершенно обескуражена. Как же мало напоминают актеры задуманных ею героев! Один даже оказался с усами. И как бездумно искажают они смысл пьесы! После спектакля в буфете устроили обсуждение. Несколько ее коллег по семинару остались, чтобы ее поддержать. Все говорили с придыханием, возбужденно жестикулировали, беспрестанно прерывали друг друга. Она даже воспрянула духом. Ведь обсуждают не чей-то текст, а ее собственный. Ее текст! Да еще так страстно.

Режиссер отвел ее в сторону:

— Непременно пошлите пьесу в Национальный театр! Они ищут молодых авторов.

Верно, забыл, что Марсии в этом году сорок.

Несколько месяцев спустя, когда пьесу вернули, она даже не вскрыла конверт. И не знала, как жить дальше. С ней и раньше такое бывало, но теперь тоска казалась зловеще беспросветной. Она пишет уже десять лет и никогда прежде не отчаивалась. Ей так нужна публикация! Ей так нужно собой гордиться!

Вечерами она пишет в постели, в последнее время — не больше четверти часа. А иногда ее хватает только минут на пять. По утрам… Господи, на что тратятся и творческий импульс, и ясность ума! Все впустую! Потому что по утрам она пишет, стоя у обеденного стола уже в пальто: рядом — собранный портфель, а сын на крыльце жонглирует теннисными мячиками. Ничего больше она себе позволить не может. Порой хочется себе руки-ноги повыдергивать. Но членовредительством себя не выразишь. Шрамы говорить не умеют.