Олег Малахов
Непоправимость волос
Что происходит, когда ты теряешься во мне, извне приближая мою смерть? Неужели тебе всегда так важно, чтобы твое вмешательство в чей-то организм завершалось чьей-то смертью? Обманчиво твои жертвы считают, что ты навсегда принадлежишь им, тонешь в них, как в последней возможности продолжения жизни, а на самом деле ты аккуратно поглощаешь каждого изнутри, облизывая каждую частичку чьей-то сущности багровым теплым языком, невинно улыбаясь потом, когда оказывается, что все съедено и больше нечем себя наполнить, и приходится начинать искать опять, с жадностью, скрываемой нежностью глаз и свежестью поцелуев. А меня ты нашла случайно, когда я протестовал на площади Отсутствия против бездействия животного мира, безучастно наблюдающего за гибелью человечества. Ты тогда притворилась, что понимаешь меня, а я широко представил тебе свои общественно-политические взгляды.
…Она смотрела на меня с почтением и воодушевленно посылала мне желания искупаться в ее тесной ванне, облизать ее тело, измазанное вареньем, забыть на мгновение о слепых птицах и ослабленных хищниках, не способных защитить полесье вокруг города и горы вокруг полесья. Обнаженность ее намеков пронизывали мою политизированную наружность, раскрепощая множественность моих маленьких страстей и желаний. Гиперболичность ее проникновенности определила неотъемлемость и неизбежность ее проникновения внутрь многогранности моего мироздания. Моя оболочка легко разорвалась, но место надрыва она накрыла своим ртом, не позволяя чему-то высвободиться и затеряться во внешнем сообществе внутренне наполненных существ. Затем она проскользнула внутрь и затянула дыру своими губами, соединив материю клейкостью своей слюны…
Тогда лишь я стал понимать, чем ты была раньше, и почему ты пытаешься прятать свои голоса и головные боли в чьей-нибудь сердечной конструкции. Будучи космической субстанцией, опоясывающей взорвавшиеся галактики, тебе не хватало воды для роста структуры твоей органики, для материи твоей необозримой беспорядочно развивающейся системы. Твои связи постоянно оставались непостижимым и волнующим потоком чего-то еще неосознанного, но уже увлекавшего за собой. Ты переплеталась со мной, и тканями моего естества покрывала свои раны.
Она билась в агонии, когда ему не хватало кислорода на плоскогорьях его бесцельных размышлений, в сбившихся с пути вагонах наземного транспорта и на вечеринках расторопных барменов с вытатуированными на груди любовными посланиями. Всем, чем угодно могла быть она, но любила быть Микеланджело и любить Петрарку, а ему ничего не оставалось делать, как наблюдать за вожделенными полетами ее вымыслов. Он оставался пленником своего неврастеника, ступающего по битым стеклам разоренных магазинов и кафетериев, вдыхая запах морей неудавшейся юности, неведомо откуда принесенный ею в гортани и выплеснутый на него, совсем одинокого, отдавшего ей даже прошлое свое на растерзание.
