Этот Левиафан, которого ты сотворил… - Эрик Джеймс Стоун

Центральная станция плавала в плазменном водороде солнечного ядра, почти в 650 000 километров от поверхности нашего светила, защищенная лишь тонкой оболочкой энергетического поля, но не из-за этого моя ладонь оставляла потные следы на пластике кафедры мультиконфессиональной часовни. Мормон по рождению, я читал проповеди в церкви еще подростком, так что выступления перед публикой не нервировали меня. Однако на этот раз часть слушателей не являлась людьми — и такое было у меня впервые в жизни.

В приходе Центральная солнечная станция Церкви Иисуса Христа Святых последних дней было всего лишь шестеро прихожан-людей, включая меня и двух миссионеров, а вот свалов — сорок шесть. Существа из плазмы — свалы — естественно, не могли присутствовать на службе в часовне, но трехметровый широкоформатный экран, занимавший почти всю заднюю стену, показывал их магнитные силовые линии в псевдоцветах: сине-красные сплетения на фоне желтого, которые отображали внутреннее пространство Солнца. Экран не позволял судить о размерах свалов, но даже самый маленький из них (около шестидесяти метров) почти вдвое превосходил по длине синего кита. Как я слышал, самая крупная представительница свалов-мормонов, сестра Эмма, достигала едва ли не ста пятидесяти метров, однако она и рядом не стояла с сорокакилометровым свалом.

— Мои возлюбленные братья и сестры… — начал я по привычке и тут же в замешательстве осекся. Традиционное приветствие к прихожанам-свалам не подходило, поскольку у них три пола. — И бесполые, — добавил я, понадеявшись, что моя заминка при трансляции прошла незамеченной. Было бы сущей катастрофой, если бы я в своей первой же проповеди в качестве настоятеля отверг треть населения свалов.

Через несколько минут после начала проповеди, темой которой было всепрощение, в моей речи снова возникла заминка, поскольку в проходе между рядами появилась женщина в коже-костюме. Последний писк моды, а не обычный станционный: с активной раскраской, изображавшей густые облака, плывущие через небеса на ее груди, и волны, плещущиеся о песчаный берег на бедрах. Она уселась во втором ряду и устремила на меня взор своих темно-карих глаз. Кольца на ее пальце я не заметил.

Я с трудом оторвал от нее взгляд и сосредоточился на записях по проповеди. Пытаясь отыскать то место, на котором прервался, я все же не мог не думать: возможно, она была ответом на мои молитвы. Единственной человеческой женщиной, числившейся в учетных записях моего прихода, была шестидесятичетырехлетняя особа. А в ближайших ста пятидесяти миллионах километров во всех направлениях незамужней женщины из мормонов не значилось, что накладывало весьма прискорбные ограничения на мои поиски потенциальных невест.