Третья - Агата Кристи

Эркюль Пуаро завтракал. Подле его правой руки дымилась чашка шоколада. Сладкое всегда было его слабостью. Шоколадом он запивал бриошь. Сочетались они очень недурно. Он одобрительно кивнул. Ему пришлось обойти несколько магазинов, и только в четвертом он наконец купил эту превосходную сдобу. Правда, pâtisserie[1] была датская, однако так называемая французская по соседству уступала ей во всех отношениях. Чистейшая подделка.

Он испытывал гастрономическое удовлетворение. Его желудок пребывал в состоянии безмятежного спокойствия. И мозг тоже, но, пожалуй, слишком уж безмятежного. Он завершил свой великий труд – анализ творчества прославленных светочей детективного жанра. Он не побоялся отозваться об Эдгаре По весьма уничижительно, он поскорбел об отсутствии метода и логики в романтических нагромождениях Уилки Коллинза, превознес до небес двух практически неизвестных американцев, щедро воздал должное тем, кто это заслужил, и был надлежаще строг там, где похвалить оказалось нечего. Он проследил, как печаталась его книга, внимательно ознакомился с конечным результатом и, если не считать поистине астрономического числа опечаток, остался доволен. Над созданием своего шедевра он трудился с большим удовольствием: предварительно с большим удовольствием прочел множество книг, с большим удовольствием негодующе фыркал и швырял на пол очередной оскорбительно глупый роман (но затем непременно вставал, поднимал книжку с пола и аккуратно водворял ее в мусорную корзинку) и получал большое удовольствие, восхищенно кивая в тех редчайших случаях, где восхищение было уместно.

Но что дальше? Естественно, после таких интеллектуальных усилий необходимо было расслабиться и отдохнуть. Однако нельзя же отдыхать без конца, пора браться за дело. К несчастью, он совершенно не представлял себе, за какое именно дело. Еще один литературный шедевр? Пожалуй, нет. Достигнув успеха, надо уметь вовремя остановиться. Таков был его жизненный принцип. Беда заключалась в том, что он уже скучал. Напряженная умственная деятельность, которой он с таким наслаждением предавался, оказалась слишком уж интенсивной. Она привила ему дурные привычки, оставила после себя томительную пустоту.

Досадно! Он покачал головой и отхлебнул шоколад.

Дверь отворилась, и вошел его вымуштрованный слуга Джордж. Вид у него был почтительный и слегка виноватый. Кашлянув, он произнес вполголоса:

– Э… – Пауза. – Э… вас спрашивает барышня.