Не оборачивайся - Мишель Ганьон

Ноа Торсон проснулась и сразу почувствовала, что у нее замерзли ноги. Ее это удивило, потому что она всегда надевала носки, когда ложилась в постель. Открыв глаза, поморщилась от ослепившего ее сияния. Ноа ненавидела спать при свете. Она даже завесила единственное окно в своей квартире темными шторами, которые не пропускали лучи утреннего солнца.

Пока глаза привыкали к необычному освещению, Ноа попыталась сообразить, где находится. Казалось, голова распухла и стала больше в несколько раз, как будто бы ее набили войлоком. А еще она не понимала, как здесь очутилась, где бы это «здесь» ни было.

Неужели она снова в колонии для малолетних преступников? Скорее всего, нет: вокруг царила тишина. А там всегда стоял невероятный шум, словно во время праздника в полном разгаре: вечный грохот сапог охранников, поднимающихся или спускающихся по металлическим лестницам, пронзительные голоса, отдающие приказы, скрип коек и лязг железных дверей. Ноа пробыла в колонии достаточно долго и узнавала эти звуки с закрытыми глазами. Она обычно даже определяла, в какой корпус ее привели, только по разгуливавшему там эху.

На краю сознания возникли голоса двух людей. И они тихонько о чем-то переговаривались.

Ноа попыталась сесть и в этот момент почувствовала боль. Она поморщилась и снова повалилась назад. Ощущение было такое, будто ее грудь разрезали на две части. Рука тоже отчаянно ныла. Ноа очень медленно повернула голову. И увидела, что к ее правому запястью пластырем прикреплена иголка капельницы, а к металлической стойке подвешен какой-то мешочек. В следующее мгновение Ноа поняла, что лежит на холодном операционном столе, под большой яркой лампой. Получается, что она в больнице? Однако характерных запахов — крови, пота и рвоты, мешающихся с вонью мочи, — всего этого не было.

Ноа подняла левую руку: нефритовый браслет, который она никогда не снимала, исчез. Это открытие окончательно прогнало туман из ее головы.

Она осторожно приподнялась на локтях и тут же нахмурилась. Такой больницы Ноа никогда прежде не встречала. Похожая на ящик комната со стеклянными стенами и окнами из матового стекла, за которыми ничего не видно. Пол бетонный и совершенно голый. Кроме операционного стола и стойки капельницы повсюду стояли подносы с медицинскими инструментами и какие-то приборы. В углу она разглядела красный контейнер для мусора с яркой надписью на крышке: «МЕДИЦИНСКИЕ ОТХОДЫ».

Посмотрев вниз, Ноа обнаружила, что она в больничной рубашке, но на ней нет названия заведения. Что бы это могло быть? Не вызывало сомнений, что это не колония и не обычная больница, и у Ноа появилось ощущение, что здесь происходят очень неприятные вещи. Голоса стали громче, и она поняла, что кто-то направляется в ее сторону. Последние десять лет Ноа сама о себе заботилась и научилась не доверять представителям официальных организаций: врачам, копам и соцработникам. И не собиралась менять свои привычки, особенно в