Я люблю тебя - Мария Константиновна Голованивская

– Я люблю тебя.

– Зачем?

– Господи, что ты у меня спрашиваешь?

– Если ты будешь так смотреть на меня – и вправду влюбишься.

– Ты не хочешь?

– Я не хочу. Семьдесят второй год.

Мне девятнадцать, тебе двадцать два. Ты умеешь лучше меня любить, я отдаюсь твоим поцелуям, твоим объятиям, твоей страсти впервые по-настоящему. Я закрываю глаза и как будто плыву тебе навстречу.

… Через пятьдесят лет я буду уныло сидеть в своем роскошном загородном доме среди картин и послушных собак, я буду говорить низким голосом прописные истины, мол «мужчины всегда предадут», болтать со сморщенными, перекрашенными подругами о деньгах и забавах разнопородной человеческой поросли, добившейся славы, дочь будет исправно звонить мне два раза в неделю и рассказывать о похождениях своего непутевого, но неизменно гениального мужа.

– Я уезжаю сегодня вечером.

– Но ты же приехал на три дня.

– Незачем.

– Я что-то сделала не то?

Я беру тебя за руку, смотрю в твое покрасневшее от загара лицо, серые глаза в черную крапинку, вдыхаю сладковатый запах твоего пота.

Что случилось, милый, мой милый, мой самый любимый, что с тобой, что, что, что?

Рыдания. Невыученный урок. Мама говорила мне, что нельзя плакать, что это конец всему, что это вызывает в мужчине одно раздражение. Она говорила мне об этом с удивительным постоянством, вспоминала даже перед самой смертью, когда не позволяла себе слез в присутствии своего последнего возлюбленного – холеного высокого статного Бориса с гривой седых волос и взлелеянной, оловянного цвета шикарной бородой.

Ей было больно, она стискивала кулаки до синевы ногтей, но никогда не плакала.

Ты отворачиваешься. Все правильно. Я впериваюсь глазами в море, в желтый песок, в мерзких чаек, в колышущиеся на волнах хлебные и арбузные корки. Пивные пробки, осколки пивных бутылок под ногами. Кто-то окликает меня, но я не оглядываюсь.

– Тебя зовут.

– Я слышу.

– Нет, ты не слышишь. Тебя зовут.

Хохот за спиной и дико фальшивый хор про лаванду и летнее солнце, розовые блики и фейерверки счастья.

– Тебя зовут.

– А пошел ты!

– Ну, вот и слава Богу.

– Бабушка я не хочу есть.

– Вот еще новости. Зареванная, как чумичка. Ешь, давай, для тебя старалась.

– Бабушка, он уехал.

– Кто уехал?

– Мой Сашка.

– Так тебе и надо, дурехе.

Борщ разливается по столу. Вилка, котлета, макароны – все вперемешку с осколками лежит посреди кухни, и ты, моя любимая, моя дорогая бабулечка, которой нет уже двадцать лет, хлещешь меня по щекам мокрым полотенцем за все – за бесконечное вранье, за грязные ногти, за ненаписанные родителям письма, еще раз, еще и еще, приговаривая: «Так тебе и надо, дурехе, гадкой девчонке, у которой на уме одни пакости».