Обещание - Стефан Цвейг

— Ты пришла! — прошептал он и протянул ей навстречу руки, будто хотел обнять. — Ты пришла, — повторил он, и растерянность в его голосе сменилась тихой радостью. Он с восторгом смотрел на возлюбленную. — Я уже начал бояться, что ты не придешь!

— Ты перестал доверять мне? — слегка упрекнула его она, улыбнувшись. Ее глаза, ясные, как звезды, излучали нежную преданность.

— Нет, вовсе нет. Что в этом мире может быть надежнее твоего обещания? Только представь себе, как глупо, — совершенно внезапно, не знаю отчего, меня охватил приступ беспричинного страха, мне показалось, что с тобой может что-то случиться. Я хотел уж сам не знаю чего: звонить, бежать к твоему дому, тебя все не было, и меня вдруг пронзила мысль, что мы опять потеряем друг друга. Но, слава Богу, ты пришла…

— Да, пришла, — улыбнулась она, ее бездонные голубые глаза сияли, как звезды. — Я пришла, и я готова. Идем?

— Идем! — безотчетно повторили его губы. Но оцепеневшие ноги не могли сделать и шагу: он все никак не мог поверить, что она рядом с ним, и старался запечатлеть ее любящим взглядом будто бы навсегда. Грохочущий шум франкфуртского центрального вокзала, где содрогались сталь и стекло, где крики носильщиков и сигнальные свистки поездов, лязг вагонов — все смешалось в непрерывный гул, все это было неважно и несущественно. Единственно реальной была только она, ее глаза и улыбка, ее руки и губы.

— Людвиг, нам пора, у нас еще нет билетов.

Только тогда он очнулся и, полный нежного благоговения, взял ее под руку.

В вечернем экспрессе до Гейдельберга было непривычно людно. Их надежда поехать наедине не оправдалась: тщетно осмотрев вагон, они наконец остановили свой выбор на купе, в углу которого полудремал пожилой седовласый господин. Но не успели они порадоваться своему почти одиночеству, когда перед самым отправлением в купе с шумом ввалились еще три человека. Судя по разговорам, они были адвокатами, и были так возбуждены только что завершившимся судебным процессом, с таким жаром обсуждали его в голос, что начисто исключало самую мысль об уединении. Так и сидели наши путешественники друг напротив друга, смиренно, не проронив ни слова. И лишь когда один из них поднимал глаза, то видел в неясном свете электрической лампы обращенный на него любящий взгляд второго.

Поезд мягко тронулся, и вскоре стук колес заглушил беседу пассажиров, превратив ее в нестройный шум. А потом неровное движение вагона и тряска постепенно перешли в ритмичное покачивание — стальная колыбель убаюкивала путников, погружая их в воспоминания — каждого в свое. И только мысли этих двоих мечтательно уносились в их общее прошлое.