Браслет-2 - Владимир Павлович Плахотин

Я сидел на берегу океана, подставив лицо палящему солнцу, и блаженно щурился. Вот уже добрую половину дня я пыхтел над чистым листом бумаги и пытался выудить из себя что-нибудь связное. Желание вести дневник преследовало меня еще с пеленок. Насколько помню, едва научившись различать буквы и складывать из них слова, я уже тогда хотел что-то рассказать о себе воображаемому читателю.

Потребность рассказать о своем мироощущении жила со мной постоянно и периодически выплескивалась на страницы многочисленных тетрадей и блокнотов, с воодушевлением начинаемых под влиянием какого-нибудь очередного душевного катаклизма, и никогда до конца не дописываемых. Годы шли, количество тетрадей росло, многие из них безвозвратно были утеряны, а связного рассказа о себе у меня так и не получилось. Всегда находилась какая-нибудь уважительная причина, вследствие которой я надолго терял интерес к собственной персоне. Собственно, к себе я интереса никогда не терял, но процесс описания личных «подвигов» быстро мне надоедал. От записей типа: «встал, оделся, поел, пошёл» веяло мертвящей скукой и однообразием, и потому я все реже брался за перо. До очередного всплеска страстей.

Но все это были детские глупости, пустопорожнее сотрясение, ну, если не воздуха, то, по крайней мере, ментального пространства. Иное дело — сейчас. Я просто обязан в упорядоченном виде изложить весь ход событий, причиной которых была моя неуёмная деятельность, дабы впоследствии, лет, эдак, через тысячу, а то и через две, люди не стали излагать об этом смехотворных легенд.

— Ну а все-таки, почему карандашом? — уже в который раз подступилась ко мне Настя, имея в виду то, что каракули свои я выводил означенным инструментом.

— Я тебе уже объяснял, — вяло отозвался я, не оборачиваясь к ней. Она лежала на коврике чуть позади меня, прикрыв глаза вчерашней газетой. Мы были на острове абсолютно одни, и поэтому наличие одежды не являлось необходимостью. К тому же солнце жарило так, что мысли о ней вызывали только содрогание. За время нашего пребывания здесь Настя почернела от загара, и животик ее заметно округлился, что, впрочем, не портило ее внешности. Даже, скорее, наоборот.

— Ну, так что ж, что объяснял, — капризно изогнулась она и придвинулась ко мне. — А я, может, и не поняла! — Она приподнялась на локте и, набрав горсть песку, высыпала его на лежащий передо мною лист бумаги. — Сидишь-сидишь, — заглянула она мне в глаза, — а результата — никакого! Может и впрямь, надо бы ручкой? — Она лукаво прищурилась: — Самый богатый человек планеты строчит мемуары огрызком карандаша! Смехота!