Она кивнула. Мы зашли в ночной ларек и купили бутылку «Токайского». Я сказал, что это хорошее вино и что это я запомнил со студенческих пор. На закуску мы взяли плитку шоколада. Потом мы зашли в какой-то сквер, где было много деревьев, запутанных в собственных тенях. Мы сели на скамейку. Я по привычке протолкнул большим пальцем пробку в бутылку.
— А из чего же мы будем пить? — спохватилась она.
Я пожал плечами.
— В студенчестве мы пили прямо из горлышка, — сказал я. — Вы когда-нибудь так пробовали?
Она кивнула и улыбнулась. Мне показалось, что ее глаза светились каким-то призрачным счастьем.
— Из горлышка или мне бежать в ларек за бумажными стаканами? — спросил я ее.
— Из горлышка, — сказала она.
Я протянул ей бутылку. Она сделала несколько глотков. Я развернул шоколадную плитку, отломил от нее кусочек и протянул его Илоне. Потом взял бутылку из ее рук и тоже сделал несколько глотков. Теперь уже она протягивала мне кусочек шоколада. Я отвел ее руку. Не надо, мол, зачем перебивать прекрасный вкус вина.
Потом мы снова пили, и я чувствовал, как она пьянеет.
— Я уже совсем пьяная, — сказала она. — Совсем-совсем…
Я поцеловал ее в губы. Если бы она не сказала, что она пьяна, я бы, наверное, не осмелился этого сделать. А здесь я осмелел.
— Вы меня поцеловали, — сказала она.
— Да, поцеловал, — глубоко вздохнув, чтобы унять дрожь в теле, тихо ответил я.
— Вам было приятно? — спросила она.
— Да, приятно. А вам… Вам не приятно?
Она опустила голову.
— Я люблю целоваться, — сказала она.
Мне показалось, что я начинаю ревновать ее.
— И часто вам приходится целоваться? — спросил я.
— Нет. Последний раз я целовалась два года назад.
— Правда?
— Правда. А вы? — спросила она.
Я усмехнулся. Я понимал, что я теряю голову, что я начинаю говорить на странном языке, на котором уже не говорил тысячу лет — с тех самых пор, когда я был студентом. Потом у меня появилась семья, меня затянула служба, и если мне когда и приходилось иметь дело с чужими женщинами, то о поцелуях и прочих атрибутах юношеского флирта вспоминать уже не приходилось. Ведь у военных, известное дело, как все это бывает: снял сапоги, сделал свое дело — и бегом в казарму.
— Ну же, вы не ответили мне?.. — произнесла она.
— Что я вам не ответил? — не понял я. — Ах да… — вспомнил я, о чем мы вели речь. — Илона, понимаешь, я настолько стар, что уже и не помню, когда в последний раз…
Она не дала мне договорить.
— Вы не старый, — сказала она, — вы просто зрелый человек.
