— Садись на лошадь, доктор, — хрипло проговорил Хасан.
— А ты? — спросил я его.
— Я пойду пешком, — ответил он.
Я хотел отказаться от его предложения, но он указал глазами на стремя: полезай, мол. Я влез на лошадь. Но прежде чем это сделать, кликнул Савельева.
— Я в аул, — сказал ему. — Если что — там меня и найдешь.
— А что случилось? — спросил он и бросил недоверчивый взгляд в сторону Хасана.
— Мальчишки на мине подорвались… — ответил я сухо.
Он кивнул, и мы с Хасаном отправились в путь. Я держался за поводья, а он, ухватившись одной рукой за подпругу, шел рядом.
Последний раз я бывал в ауле в конце мусульманского поста Рамазана, когда чеченцы праздновали один из главных своих праздников Ураза-байрам. Был конец декабря, зима к тому времени уже спустилась с гор, и на улице было ветрено и холодно. В воздухе пахло деревенским дымом — люди по старинке топили печи в домах кизяком — прессованным, с примесью соломы навозом. Патриархальщина чувствовалась во всем — и в быте, и в привычках, и в поведении людей. Здесь даже иные дома, как и в старину, были сложены из кизяка. Бедность на грани фантастики. Но главное было не это. Я запомнил глаза селян — колючие, недоверчивые, а порой злые и ненавидящие.
В этот раз все повторилось: был дым из труб, были дома из кизяка, были недобрые глаза людей. Правда, там, куда меня привел Хасан, люди были более сдержанные — беда заставила: в большом, выложенном из камня доме с высоким крыльцом лежал раненый мальчишка.
Меня провели в жилище, внутри которого было сумрачно и тихо. Я шел и натыкался на какие-то предметы. Где-то задел таз, и он с грохотом упал на пол, где-то сбил табурет… Но постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я уже мог различать не только предметы, но и лица людей.
Мальчишка лежал на узкой железной кровати и не подавал признаков жизни. Кто-то перевязал его на скорую руку разорванной на лоскуты простыней, и сквозь повязку сочилась кровь.
Возле кровати толклись какие-то люди, и я попросил их выйти из комнаты. Они не стали возражать и молча проследовали мимо меня к двери.
— Пусть останется только мать мальчика, — сказал я. — Мне потребуется помощь.
— У него нет матери, — сказал стоявший здесь же Хасан.
— Где же она? — машинально спросил я.
— Ее ваши убили… Она в лесу собирала хворост, и ее убили…
Я покачал головой.
— А отец? Есть тут отец мальчика? — спросил я.
— Отец в горах, — угрюмо произнес Хасан.
Я понял его и кивнул. Я бы тоже ушел в горы, если бы мою жену убили, подумал.
