На этот раз ответа не было. Было ли письмо перехвачено латышскими охранниками в момент, когда его пытались переправить царю через нового посредника? Был ли открыт заговор? Или же (если все письма «офицера» все-таки были провокацией большевиков, призванной оправдать будущее преступление) царь разоблачил провокацию большевиков?
Протокол исполнительного комитета местного Совета, заседавшего 18 июля, на следующий день после казни Романовых, похоже, подтверждает первую версию. «Был раскрыт, — говорится в этом документе, — новый контрреволюционный заговор с целью вырвать из рук советской власти коронованного палача… Документальные свидетельства заговора отправлены в Москву специальным курьером». Не вызывает сомнений, что речь здесь идет о письмах, найденных в архивах. Заметки Александры от 11 июля подтверждают, что планы офицера русской армии были, по всей видимости, раскрыты.
«Четверг, 11 июля. Комендант Зубр (этим именем Александра отныне называла Юровского. — Р. Б.) настоял, что он хочет видеть нас всех к 10 часам, однако нам пришлось ждать около двадцати минут, пока он завтракал и ел сыр. В 10 час. 30 мин. появились рабочие, которые закрыли единственное наше открытое окно железной решеткой. Несомненно, они боятся, что мы можем выбраться через окно или войдем в контакт с часовыми».
Мирный период в отношениях пленников с Юровским закончился. Отныне осталась только ненависть жертв к своему палачу.
Стремление Юровского изолировать Романовых совпало с усилением внешней опасности. Около 12 июля военная обстановка вокруг Екатеринбурга становится резко напряженной. Уже в течение нескольких дней к Екатеринбургу движется контрреволюционная армия — белая армия адмирала Колчака.
«Мы постоянно слышим, — записала Александра 12 июля, — как мимо нас проходит артиллерия, пехота, а два раза слышали кавалерию».
Перед лицом этой угрозы местный военный комиссар Голощекин отправляется в Москву, требуя приказа Ленина (с которым был знаком по ссылке) относительно царской семьи. Согласно заявлению Троцкого, который впоследствии передал свой разговор со Свердловым, именно в этот момент было принято решение о ее уничтожении. «Ильич сказал, что мы не должны оставлять белым живое знамя, особенно в данных обстоятельствах», — говорил ему Свердлов.
«Суббота, 13-е. Прекрасное утро. День провела, как и вчера, не вставая с постели, — стоит пошевелиться, начинает болеть спина. Остальные два раза выходили гулять. Днем со мной сидела Анастасия. Говорят, что Нагорный и Седнев высланы правительством и нам их больше не вернут. В 6 с половиной часов Бэби первый раз после Тобольска принял ванну. Ему удалось самому зайти и выйти из нее. Он сам забирается в постель и сам спускается с нее. Но пока может только неподвижно стоять на ногах. В 9 час. 45 мин. я снова в постели. Идет дождь. Ночью слышала три револьверных выстрела».
