Ксения Петербургская | страница 36
— Что вы тут, дураки, делаете! Ваше дело разбирают, а вы чаи распиваете! Бегите скорее в суд!
Я, как сумасшедший, бросился обратно, а Прокофьев и свидетели не поверили сторожу, остались пить чай. Прибежал я в суд, едва успел к судье протиснуться, а он уже спрашивает:
— Не желаете ли вы, Крутиков и Прокофьев, покончить дело миром? Что скажете?
— Так точно, ваше благородие, очень желаю, — ответил я с жаром.
— Ну а что вы скажете, Прокофьев?
— Его здесь нет, — ответил письмоводитель. — Он со свидетелями ушел в трактир чай пить.
— Ах они свиньи этакие! Я нарочно из города сюда приехал, чтобы крестьянам меньше расходу было, а они за две версты пришли и не могли дождаться разбора дела, — рассердился судья.
Затем что-то написал в деле и вслух всем объявил:
— Дело Прокофьева с Крутиковым оставляется без последствий.
Только он объявил решение, как является и Прокофьев со свидетелями.
— Я здесь, — объявился Прокофьев.
— Пошел вон! — сказал ему судья. — Иди допивай чай! Ваше дело решено уже. Без последствий!
Много смеху было над Прокофьевым со стороны всех присутствующих, но мне-то было как раз не до смеха, ужас объял меня. «Вот, — думал я, — что делает Господь! Вот как доходчивы молитвы праведников, угодников Его». И побежал я, ни на кого не оглядываясь, только мысленно благодаря Ксению родную, что можно теперь семью мою порадовать.
После этого все мы в семье решили послать денег в часовню ее на Смоленском кладбище — на масло к неугасимой лампаде и на панихиду по ней. Вот теперь и молимся ей всегда, как святой. Она и есть святая, потому как помогла семейство от сраму избавить…»
В конце XIX столетия в городе Вильно проживало семейство Михайловых, состоявшее из мужа — военного чиновника в отставке, жены его Марии Васильевны и единственной их дочери Евгении, гимназистки. Муж получал пенсию: 970 рублей в год. На эти скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо.
Но Провидение сулило внезапную перемену участи. Однажды дочка простудилась, заболела воспалением легких и умерла. Невозможно передать горе родителей: жена целые дни проводила на могиле дочери, впав в отчаяние, а муж начал пить водку. В пьяном виде он становился придирчивым и несносным. В семье вместо прежней тихой и благочестивой жизни начался настоящий ад: каждый день шум, ругань, крики, драка. Бедной Марии Васильевне не стало в доме житья. Наконец, муж как будто одумался: перестал пьянствовать, ходил целыми днями мрачный, о чем-то все время думал, до поздней ночи где-то пропадал, с женой почти не разговаривал.